С тобой моя тревога
Шрифт:
— А вы сами-то… верите, что оправдаю я?.. Аванс этот?
— Если захотите, — будет так. Да, в общем-то, я ничего лишнего и не писал вашей матери… Как есть, так и писал.
— Бумага какая! Складывать жалко… справку-то! Как ее отсылать, посылкой разве, в ящике, чтобы не измять?..
Дорофеев весело, от души, расхохотался, протянул руку за листком.
— Складывать можно! Вот так! Адрес мне скажите. Или сами отправите письмо…
— Сам! Сегодня же! И деньги пошлю!.. Век не забуду! Можно идти, Сергей Петрович?
— Раз текст
— Спасибо! — еще раз уже от двери произнес Одинцов. — Обязана она теперь поверить! Хоть наполовину! — Он постоял, держась за ручку, но не открыл дверь, а вернулся, произнес тихо: — Матери моей вы душу успокоите, точно! А мне вы своим доверием все пути назад отрезали! Вот что получилось из вашего письма. Я все над собой посмеивался, а теперь никакого смеха не получается. Одно к одному так и шло! Да чего говорить! — он взлохматил кудри ладонью. — Все и так ясно! Вы меня только работой загружайте сильнее! Чтобы дым от меня пошел!
— Работы хватит. Скоро начнем печь кипящего слоя конструировать. Там все на сварке, вся работа на вас ляжет…
Иван решил сразу же после работы поехать к Ларисе. Но не удержался и забежал на почту. Особенно старательно вывел адреса — и матери, и свои.
— Заказным, срочным, — попросил приемщицу. — Очень важный документ.
На остановке дождался городского автобуса, сел, вынул из кармана газету. Еще раз пробежал глазами за: метку о себе. Потом впервые начал знакомиться с другими статьями и заметками. Вот бригаде Иноятова из суперфосфатного присвоили звание коллектива коммунистического труда. Иноятова он знал немножко. Невидный такой, низенький и худенький, голос тихий: откуда силы берутся руководить бригадой?!
Автобус тронулся. Иван спрятал газету в карман. «Ларисе покажу… Обрадуется или нет?!
Вот только как с Ларисой быть? Рано или поздно, если думаешь о ней всерьез, придется открыться во всем. Иначе все полетит кувырком, через пень-колоду. Если есть в ней какие-то чувства — с испуга все растеряет. А не сказать — нельзя. В этом вопросе, хочешь не хочешь, одна дорога — идти в открытую. Поверит — все будет нормально, не поверит — что поделаешь? Не брать же у директора второе письмо?!
Да нет, если она человек — должна понять! Сколько таких, как я, воров, завязали, порвали с прошлым. Я, что ли, первый буду?! Вот и друг Сергея Петровича. Он, может, в стране первый из воров отказался за счет чужого добра жить…
Как вот только сказать ей? Может, письмо написать и перед тем, как домой пойдет, сунуть в руку? Можно, конечно! Только ведь потом сам покоя не найдешь до тех пор, пока не увидишься, не узнаешь, что она решила… Лучше уж сразу! Может, сегодня? Вот только как?..»
Автобус остановился… Иван проходил мимо больших окон универмага. На витрине он вдруг заметил голубую сумку с нарисованным белым самолетом и надписью «Аэрофлот». Его осенила мысль. Иван решительно направился в универмаг.
— Мне вот эту! — показал он на сумку. — Туристскую.
Здесь же у прилавка Иван выбросил из сумки бумагу, нашел синий кошелечек. Отсчитал шестьдесят шесть рублей, вложил в кошелек, а кошелек в сумку. Застегнул «молнию» и попросил завернуть покупки.
«Ну, вот так! — с облегчением подумал он. — Отдам, и пусть решает… Или пан, или пропал! Выпить бы теперь. Сейчас самый раз принять граммов полтораста для храбрости!»
Но выпить не решился: пришел, скажет, пьяный каяться. Такие дела надо на трезвую голову вершить. Не каждый день и не всякий вор идет с повинной! И к кому идет?! То-то и оно! К своей женщине вину несет…
И даже оттого, что в такой необычайной и трудной ситуации решил не пить «для храбрости», — проникся к себе уважением.
— Что не приходил вчера? — спросила Лариса и протянула Ивану синюю сумку с учебниками и тетрадками, просунула руку в перчатке под локоть. Они пересекли широкий бульвар.
— Работы много было, — сказал Иван.
Они подошли к ярко освещенному входу в кинотеатр.
— Лариса, постой, я что тебе покажу сейчас.
Они остановились.
Иван вынул из кармана пиджака газету.
— Читай на первой странице.
Сейчас, когда вот-вот должно решиться между ними самое важное, газета была его как бы единственным верным союзником и защитником. Как отнесется ко всему Лариса?
Она взяла газету из рук Ивана, подошла ближе к двери, внимательно стала читать. Потом перевела восхищенный взгляд с газетной страницы на Ивана, стоящего рядом со свертком под мышкой и напряженно следившего за выражением ее лица.
— Вот ты какой, оказывается! Поздравляю!
— Я не только такой, я разный, — произнес он тихо и переложил сумку под локоть, к свертку. — Ты рада, что написали обо мне?
— Конечно, приятно!.. Это про тот случай, когда лицо сжег, да?
— Про тот.
— Как Василий Александрович поживает? — Лариса сложила газету и вернула ее Ивану.
— Ничего вроде. Скучает…
— О ком скучает-то?
«А если я сперва о них тебе расскажу? О Василии и Ольге? Посмотрю, что ты скажешь?..»
— Скучает о ком? Любопытная история получается… Просто маловероятная, будто из книжки, а не из жизни. Ты только при случае, если придется встретиться с ними, вида не подавай, что знаешь. Не проговорись. Может, ему неприятно будет. Пойдем медленнее…
Не выпуская руку Ларисы из-под локтя, Иван достал из кармана стеганки папиросу, сунул в рот, вынул спички.
— Дай, я зажгу! — Лариса взяла у него коробок, вынула спичку и, держа за самый кончик, чиркнула. Спичка обломалась и у самой земли вспыхнула.
Иван рассмеялся:
— Ну, еще одну!
Вторая спичка загорелась, но Лариса не сумела спрятать огонек в ладонях, и она погасла.
— Эх ты, неумеха! — ласково-укоризненно воскликнул Иван. — Ну, чиркай, пока не научишься! — Он прикурил и сильнее прижал локтем ее маленькую ладошку.