С тобой моя тревога
Шрифт:
В кабинет вошла Нина.
— К вам Грисс, Сергей Петрович!
— Пусть заходит, — разрешил Дорофеев и остался у окна.
Нина скрылась за неприкрытой дверью, и следом вошел шофер. Широкоскулое, усыпанное родинками лицо сосредоточенно-серьезное.
— Что, Василий Александрович?
— Разрешите отлучиться, Сергей Петрович. Съездить на Перевал.
— Сегодня годовщина, да?
— Да… До конца работы вернусь.
— Наверное, закрыт Перевал…
— Я оставлю машину у пионерского лагеря.
— Поезжайте.
Грисс поглядел на свои руки, державшие кепку, потом на Дорофеева.
— Спасибо,
— Зайду… Помянем Лизу.
Дорофеев помнил Лизу Ланцеву, знал ее до того, как она вышла замуж за Грисса. Она приехала после окончания финансово-экономического института по распределению.
«Родители у меня в Китабе. Совсем рядом, за Перевалом дом».
Из автобиографии Дорофеев узнал, что отец ее приехал в Китаб после службы на границе и работает в МТС бригадным механиком, а мать — на винзаводе. Лиза работала экономистом. Грисс приехал позднее ее на полгода, уже зимой.
— Съездите, Василий Александрович, — повторил Дорофеев.
Остался позади широкий бульвар, запахло бардой, когда машина спустилась по улице к спиртовому заводу. Потом слева, над небольшим парком, показались голубые купола и высокие, выложенные глазурованными плитками порталы древних мечетей и медресе. Василий свернул на улицу с густо расположенными магазинами, лавочками, чайханами, шашлычными и лагманными. Жаровни для шашлыка дымились с краю тротуара, на малом огне в огромных медных сосудах исходили паром бараньи туши, испеченные в тандырах — «тандыр-гушт». Над прилавками фруктовых ларьков, над ящиками и тазами с яблоками и оранжевыми гранатами висели подвязанные на шпагатах грозди свежего винограда, гирлянды из сушеного инжира, краснобокие груши «дюшес». В стеклянных банках лежал маринованный «пиёз-анзури» — дикий лук, растущий только по склонам здешних гор.
Василий мчался. Позади оставались попутные машины, едущие в предгорные кишлаки, дорога взбиралась все выше и выше, мотор гудел на пределе. То по правую, то по левую сторону ниже шоссе скакала с валуна на валун горная речка с зеленой водой и белыми гребнями бурунов. И чем дальше он ехал, тем больше было снега. Он лежал на западных склонах, а на южных по полегшей буро-зеленой траве бродили овцы, сторожевые собаки грелись на согретых солнцем камнях. Пастухов не было видно. Потом машина въехала в ущелье и помчалась по склону горы. Вдали показалась огромная орешина, на ней — вывеска местного лесничества. Ближние горы были засажены яблонями, орешинами. Дальше — прямо и слева — чернели заросли вечнозеленой арчи и еще выше — по гребням гор — стояли сосны.
Василий остановил машину на небольшой площадке перед пионерским лагерем с приветливым приглашением «Добро пожаловать!», с горнистом и барабанщиком, улыбающимися с фанерных щитов. Здесь дорога поворачивала круто вправо и уходила вверх. Он вышел из машины. Посреди шоссе стоял знак, запрещающий проезд.
Василий пошел по дороге к Перевалу. Раздался гулкий взрыв, и по ущелью между теснинами прокатилось многократное эхо.
Он шел согнувшись, все выше и выше. Справа высилась отвесная скала, слева был обрыв. Глубоко внизу в узком ущелье пенилась речка. Склоны противоположных гор были освещены солнцем. Чем выше взбирался он, тем толще был слой снега с теневой стороны.
Его остановил человек с красным флажком в руке:
— Дальше нельзя! На Перевале взрывные работы! — Он кивнул на установленный посреди дороги знак.
— Зачем рвут?
— Расширяем дорогу.
— Мне надо! — сказал Василий. — Мне до баранки той, что над обрывом.
— Шофер, что ли? Твой кто-то там?..
— Да!.. — сказал Василий.
— Сейчас отпалку кончат. Как самосвалы пойдут вниз — пройдешь. Расширим дорогу — больше этого не случится.
— На три года раньше бы!
— Помню, — произнес рабочий, сметая флажком сухой снег с валуна. — Когда с женщиной, да? Двое их ехало… в эту пору как раз.
— В эту пору.
— Твоя, что ли?..
— Моя.
Из-за поворота осторожно, будто нащупывая дорогу, выполз, шипя воздушными тормозами, самосвал с красными флажками по бокам.
— Идем! — разрешил рабочий. С Перевала донесся дробный стук отбойного молотка, потом двух, трех. — Ты там не задерживайся. Через час взрывать начнут. — Они пошли рядом по узкой дороге.
Василий дошел до Перевала, но руля не увидел. На шоссе валялись обломки скал. Рабочие бросали в ковш экскаватора камни. Когда ковш наполнился, машинист опрокинул его над кузовом самосвала. Здесь же утюжил мелкие обломки каток. Пахло порохом.
— Где баранка? — спросил Василий одного из рабочих.
— Убрали… пока… Чтобы не сбило. Вон, под скалой лежит!
Василий присел около старого руля. От солнца, дождя и снега некогда черная эбонитовая баранка позеленела, покрылась сеткой мелких трещин, как лицо — морщинами. Он сидел и глядел, как бурильщики сверлят шурфы для взрывчатки. Перфораторы дрожали в их руках от напряжения, вгрызаясь в гранит. В четырех-пяти метрах был обрыв, а около него, как каменная подушка, возвышение. Тут и был раньше установлен руль.
Бурильщики перестали трещать перфораторами, спустились со скал. Тот, что пришел с Василием, что-то сказал одному из бурильщиков. Бурильщик посмотрел в сторону Василия, кивнув головой, и, неся перед собой перфоратор, приблизился к каменной подушке, уперся в нее буром. Бур затрещал, зарычал в его руках; в разные стороны брызнула гранитная крошка.
— Пойдем в укрытие, — предложил дежурный. — Сейчас рвать начнут.
Всё — и люди, и механизмы — скрылось за поворотом. Прошло несколько минут. Бригадир в фуражке с металлическим верхом смотрел на часы. Раздался взрыв, за ним, сразу один за другим, еще несколько. Скалы содрогнулись, затем последовали гул и грохот осыпающихся камней. Василий пришел следом, встал на самом краю теснины. Бульдозер сталкивал в пропасть обломки скал. Прошло несколько секунд, прежде чем из глубины донесся тихий шум камнепада.
Василий стоял, смотрел перед собой на противоположный склон горы с кибитками у подножия. Через день-два приедет Ольга… Он пришел отдать долг памяти покойной и неродившемуся ребенку, наверное сыну, для которого три года назад успели придумать несколько имен, но так и не выбрали единственного.
Василий снял кепку, постоял еще несколько минут. Стало тихо. Это бульдозерист и буровики перестали работать. Они смотрели на него и тоже сняли кепки.
Потом он быстро пошел под гору по гулкому шоссе. Вслед ему кто-то крикнул: