С тобой навсегда
Шрифт:
Я кладу трубку.
И мы с Петером покидаем театр. «Жигуленок» кофейного цвета ждет нас на стоянке.
Петер говорит:
— Я завезу тебя домой. А потом отгоню машину. Мне надо еще попрощаться с друзьями.
— А потом?
— А потом возьмем вещи и на такси — в аэропорт.
— Хорошо, Петер, — киваю я и, когда он трогается,
— Конечно, Люба! Говори, куда.
Я называю адрес, объясняю в общих чертах, как туда ехать, и Петер, круто вывернув руль, разворачивается на площади...
«Разумеется, вероятность того, что я застану Кандидата дома, микроскопически мала. Уж если я два дня не могу его «вызвонить» (интересно, куда он подевал свою маму?)... Но ежели вдруг он откроет мне дверь... ежели его физиономия покажется хоть на секунду... Тогда я... Нет, говорить ему я ничего не буду. Он и так все знает. К тому же слов он не понимает. Я просто ударю его. Один раз. Но — сильно. Как сумею...»
От этих мыслей я начинаю заводиться. Да еще Петер быстро мчит. Меня подзадоривает скорость.
«Ну держись, Кандидат! Я еду!.. Окажись только дома: мне на удовлетворение (нет, лучше — на сатисфакцию!), а себе на беду! Щека твоя будет пылать долго!»
Я смотрю за окно, но города не вижу. Внутренним взором своим я вижу сейчас только Кандидата, который — униженный, побитый, бледный — держится за щеку.
«А если его не будет? Ведь скорее всего — не будет. Что тогда?»
Меня осеняет блестящая мысль, я улыбаюсь:
«Я знаю, что тебе дорого, — дорого так, как мне дорога моя честь. Мы поквитаемся с тобой, Кандидат!»
Теперь я внимательно гляжу в окно. Мелькают дома... магазины, киоски... Наконец вижу то, что мне надо:
— Вот здесь, Петер, останови на минутку!
В магазине товарищества садоводов и огородников я покупаю кривой садовый нож. Очень острый большой нож. Прячу его в сумочку.
Потом мы опять быстро летим по городу.
«Держись, Кандидат! Я еду!.. Подлость должна быть наказана! Иначе на этом свете нельзя!»
...Вот мелькнули величавые купола знаменитого собора. Я объясняю Петеру, как удобнее проехать. Спустя пять минут показывается знакомый дом. Останавливаемся у подъезда.
Я открываю дверцу.
Петер берет меня за локоть, задерживает на секунду:
— Ты надолго?
— Нет!.. — я неуверенно пожимаю плечами. — Нет. Не знаю... Может, всего минуту...
—
Кажется, Петер догадывается, что у меня здесь не простой должок.
Я опять пожимаю плечами, улыбаюсь Петеру.
«Не хотелось бы, чтобы он, иностранный подданный, вместе со мной угодил в милицию. Дело-то я задумала рисковое! Можно сказать — из ряда вон!»
— Пожалуй, не надо, — я целую его в щеку. — Впрочем как хочешь...
И решительно выхожу из машины.
Петер вроде бы идет за мной. И это понятно: он же видит, что я на взводе. Подстраховывает.
Поднимаюсь на второй этаж, с силой давлю на кнопку звонка. Слышу мелодичную трель, раздающуюся с той стороны двери. Трель очень длинная, бесконечная трель. Но я все давлю и не отпускаю. Меня не оставляет ощущение, что за дверью сейчас кто-то есть. Конечно же! Вижу, какая-то тень быстро мелькнула в «глазке». А может, это мое отражение? Нет, я сейчас ни в чем не уверена.
Оглядываюсь. Петер стоит на площадке — лестничным маршем ниже. Удивленно смотрит на меня.
Я улыбаюсь Петеру, поворачиваюсь к двери спиной и ударяю в нее пяткой. Может, так будет слышнее? Но здесь очень крепкая дверь. Даже не дрогнула от этого удара! И обита толсто. Мой отчаянный удар почти не слышен даже с этой стороны, — не говоря уже о той.
Опять вижу — что-то мелькает в «глазке».
«А! Кандидат, ты все-таки дома! Но боишься открыть! Что ж, это очень вписывается в твой образ. Ну хорошо же! Ты сам того хотел, подлец...»
Еще раз улыбнувшись Петеру и как бы извинившись перед ним, я достаю из сумочки нож и с силой вонзаю его в дверь. Вонзаю повыше — куда рука достает. И, нажимая на рукоять, веду нож наискосок — почти по диагонали...
«Но какой же крепкий здесь дерматин! Хорошо, что нож — острый...»
Потом вонзаю нож второй раз. От всей души! И кромсаю дерматин в перпендикулярном направлении. Хватаю лоскут рукой и тяну его на себя. Дерматин рвется с треском. И треск этот громкий — на весь подъезд — ласкает мне слух.
К своему удивлению, под толстым слоем минеральной ваты обнаруживаю еще дерматин — очень старый.
«Ох, как ты запаковался! Создал себе уютный мирок! Но это не спасет тебя, ибо я — во гневе».
И я снова вонзаю нож, и торжествующе вырываю широкую полосу этого старого, может, еще довоенного дерматина. Нож с неприятным скрежещущим звуком цепляет нечто металлическое.
И тут взору моему открывается небольшая латунная табличка, несколько позеленевшая от времени. Что-то на ней написано...