С тобой все ясно (дневник Эдика Градова)
Шрифт:
Пауза была долгой и томительной. Выручил нас все тот же Босов-отец. Он спросил мам, сколько мы взяли у них на дорогу. Они стали гадать, на какие же деньги мы летали. Одна Борина мачеха кое о чем догадывалась.
Пришлось и нам слегка расшифроваться. Родительницы повеселели.
– Значит, на честно заработанные деньги наши юноши летят в Краснодон, на родину молодогвардейцев, - подвел итог Е. Е.
– И выходит, что не удрали они из дому, а совершили поход по местам боевой славы. И не беглецы они, а "красные следопыты". С конспирацией они перемудрили. Но я думаю,
Отнес свое первое вольное сочинение - отчет о поездке в Краснодон. Название-"Беседа с Музой о Вечном огне". Эпиграфы-"Брожу ли я вдоль улиц шумных..." и "Что видели? Что поняли? С чем вернулись?"
Две школьные тетрадки!
Ничего я так не хотел, как поскорее передать их Е.Е., а теперь думаю: зачем я с ними расстался? И что там написано? Вспоминаю по строчке... Поймет ли он?
Понравится ли ему? Что он скажет?
Никогда у меня такого не было.
Наконец-то начинают приходить наши краснодонские письма, и мамы перезваниваются и не нарадуются на своих чутких чад. Кажется, нас простили.
Каникулы летят, как фотонная ракета. Любочка совсем выздоровела, и мы кружимся, играем с малышней под елочкой. Утренники в школе, сборы "Группы АБЭ"
днем, Пушкин вечером - вот моя жизнь. И конечно, телевизор - на этот год запрет снят.
Скоро мне шестнадцать. Много думаю о Володе Куликове.
В первый же день, поклонившись могиле краснодонских подпольщиков, мы побывали в музее "Молодая гвардия". Только не в большом, а в школьном. В большой стояла очередь на два квартала, и он скоро закрывался.
И тут мы услышали, как какая-то девчонка приглашает одну делегацию в свою школу, совсем рядом, через площадь. Мы увязались за ними.
Девчонка эта, Нина, оказалась... директором музея "Молодая гвардия" (школьного, конечно). А школа той самой-№ 1 имени Горького, в которой учились многие молодогвардейцы (Ваня Земнухов, Олег Кошевой, Иван Туркенич и другие). Нам повезло. Нина так рассказывала о молодогвардейцах, словно она с ними училась,, лично каждого знает.
Из школы мы уходили последними.
– А где будем ночевать?
– Боря спустил нас на землю.
– Ты что, спать сюда приехал?
– набросился на него Андрей. Перебьемся. Сон - это мелкая художественная деталь.
– Ты не скажешь, - обратился Матюшин к Нине, которая запирала дверь в комнату-музей, - здесь, наверное, есть гостиницы?
– Конечно. Две, - ответила она.
– Но что ж вы так поздно? Боюсь, что они уже забиты. Идемте, узнаем...
Нам вдвойне повезло. Нина провела нас через центр, по пути рассказывая, как тут все было в 42-м, 43-м.
С гостиницей, несмотря на все ее старания, ничего не вышло.
– Ваша партизанщина виновата, - огорчалась Нина.
– А у нас всегда на зимних каникулах такое столпотворение, весь мир в гостях.
– Да ты не беспокойся, мы уж как-нибудь, - успокаивал ее Андрей.
– Как это как-нибудь! На дворе холодина. Нет уж, придется теперь за вас думать, раз сами не умеете. А я в кино хотела пойти...
Она куда-то звонила, директору
"Да, под мою личную ответственность. Нет, не бродяги", - слышал я ее слова. У всех директоров, видимо, один и тот же пунктик-ответственность. Может, они и правы. Хлопот Нине досталось. Наконец, в одном из классов мы постелили маты, бросили на них спальники-ночлег готов. Проводили Нину до кинотеатра. Там ее ждал какой-то парень с билетами в руках.
– Опоздали, - сказал он уныло, косясь в нашу сторону.
– Но я не хотел без тебя...
Мы откланялись, чувствуя себя неловко.
– Оцените девочку, - сказал Андрей грустно.
– Мы ей испортили вечер, а она даже улыбнулась нам на прощанье.
По улице Садовой мы вернулись назад, к Вечному огню. Ветер отрывал куски пламени, и они, как красные листовки, тут же пропадали во тьме.
Мне захотелось курить. И вдруг показалось, что Вий наклонился с сигаретой к шипящему пламени: "Огонь вечный, его не убудет..." Я вздрогнул и оглянулся. Андрей и Боря стояли рядом, ни о чем не подозревая.
Нам трудно было представить, что по этому месту, как и по городу, как и по всей этой земле, в 42-м прошлась нога фашиста. А когда враг был отброшен отсюда, то в боях участвовал тот толстый дядька, который залечивал раны в нашей школе-госпитале, а потом под Берлином руку потерял. Да он тогда, наверное, и не был толстым. Выходит, и наша школа как-то связана с "Молодой гвардией"?
Боря быстро замерз. Меня тоже пробирало. Но я стащил свой шарф и молча закутал шею Бориса. Он молча кивнул.
– Идемте?
– Я посмотрел на Андрея. Он вперился в мраморную могильную плиту, словно хотел в полутьме различить какие-то важные письмена. Нас он не слышал. У него бывают такие минуты, когда лучше с ним не общаться, ничего не выйдет. Может, он стихи сочиняет? Не знаю. Но он в такое время похож на барахлящий приемник, который вдруг настраивается совсем на другую волну...
– Вы что же, издалека?
– Из темноты появился милиционер, который, наверное, заступил на дежурство.
Узнав, что в музее мы еще не были, он посоветовал:
"На портрет Владимира Куликова обратите внимание.
Мой родич. Двоюродный дядя. В "Молодой гвардии"
сражался и погиб. Меня в его честь Владимиром назвали".
Мы совсем продрогли и отправились через площадь к "своей" школе. Заснули только на рассвете.
В полночь Андрей сказал: "Вы представляете, они здесь учились. Может быть, на этом самом месте стояла парта Олега Кошевого или Степы Сафонова... Слышите! В коридоре шум, и хохочет толпа у стенгазеты "Крокодил". Или это Ваня Земнухов читает свои стихи на литкружке?" Он еще долго фантазировал, вспоминая то, что мы услышали от Нины, да и раньше знали по роману Фадеева и фильму "Молодая гвардия". Он так убедил нас с Борей, что мы накинули спальники и пошли бродить по школе. Свет зажигать боялись, но от полутьмы и тишины наше воображение еще больше разгоралось. Когда вернулись в "свой" класс, мне казалось, что с нами вошли и наши сверстники из 42-го года.