Шрифт:
Пролог
Стояла зима. В этом году она тянулась как-то особенно долго и ужасно всем надоела. И надоела, надо сказать, до такой степени, что уже никто в городе не хотел кататься не только на коньках или санках, но и на лыжах по парку или за городом по зимнему лесу. А некоторые просто не выходили вечером после работы или учёбы во двор – в надоевшую зиму. Не говоря уже о том, чтобы в выходные дни посоревноваться в прыжках с трамплина или в биатлоне. Словом, стояла тяжёлая, ужасно длинная, мучительная зима. На которую даже не хотелось и смотреть из окон квартир. В магазин, на работу, по делам, в школу, в институт или колледж каждый старался прошмыгнуть побыстрее, не оглядываясь по сторонам. И возвращался домой он точно так же: высоко подняв воротник своего пальто или куртки, или закутавшись в шарф по самые глаза, или натянув поглубже вязаную
Именно так – банально и скучно – и мог бы кто-нибудь из городских писателей описать и эту нашу зиму. И такими же красками продолжил бы описывать наши зимы и дальше: изо дня на день и из года в год. И печальная эта картина пополнила бы длинный и скучный ряд печальных зимних картин, ровно ничего к ним не прибавив. И… И… И…
Но именно в этом году случилось у нас другое… И, конечно же, вмиг нашёлся расторопный газетчик, который в одной из городских газет описал произошедшее так (причём заметка его как-то странно начиналась с полуфразы и так же неожиданно заканчивалась):
«…но когда же и Сын Человеческий не смог помочь людям, тогда на Землю была послана Красота, и вся земля была ею покрыта от края до края. Красота лежала в каждом дворе, и на крышах всех домов и по всем дорогам. И люди не решались топтать эту Красоту, поэтому через неё повсюду были протоптаны аккуратные тропинки. А там, где свесились с домов хрупкие сосульки, – там места эти были аккуратно огорожены флажками. В троллейбусах, автобусах и трамваях, запорошенных инеем, словно чистейшей мукой, появились на окнах многочисленные протаянные кружочки, чтобы пассажиры, не отвлекаясь на свои дела, могли продолжить любоваться через них на проплывающий за окнами белый город. А городские поэты принялись его описывать. Хотя, это ведь очень непросто – изобразить что-то стоящее на клавиатуре компьютера, смартфона или коммуникатора, содержащей 33 буквы русского алфавита, включая согласные и традиционно ни с чем не согласные, шипящие, знаки препинания, а также знаки мягкие и твёрдые, и возвращающуюся к нам в последние годы букву «ё»; клавиатуре, где наиболее употребимые буквы организованы в три строки: кенг/апро/смит… А вслед за поэтами и композиторы взялись слагать о белоснежном городе песни и баллады, посвящать ему гимны. И хотелось поглубже вдохнуть этого чистого морозного воздуха…»
На этом заметка, как было сказано выше, обрывалась. Она оборвалась, но мы-то можем продолжить: это случилось в то время, когда в нашей жизни многое перемешалось: хорошее и плохое, красивое и ужасное. И хорошее трудно стало отличить от плохого. Вот тогда-то и была послана к нам на Землю идеальная Красота! Местные учёные кинулись разглядывать слетевшие сверху необычные снежинки через увеличительные стекла и микроскопы и писать о них диссертации. Интернет-пользователи мигом откликнулись на новое явление в блогах и социальных сетях.
А в городе вспыхнула новая мода на кружевную и почти уже забытую ручную вышивку, на вязание крючком и вообще на белый цвет. Говорят, что в городском Театре оперы и балета даже спел на сцене бас, одетый куском льда! Но это, как мы с вами понимаем, уже совсем ничем не подкреплённые слухи и домыслы.
И было бесконечно жаль, что по всем законам природы через несколько месяцев Красота эта должна исчезнуть. Та самая Красота, которой, по Ф. М. Достоевскому, мог бы спастись наш мир!
А она с помощью инея и сосулек скрыла назойливые рекламные вывески и сгладила уродливые формы неудачных в архитектурном отношении (то есть неправильных, говоря современным языком) зданий. А формы правильных зданий, наоборот, подчеркнула, отчего они стали ещё интереснее. Я видел в эти дни Исаакиевский собор, и был он одет в нарядную белую шубу инея от фундамента до башенки на самом верху – без единого пятнышка! Когда это случилось с ним в начале Зимы в первый раз – со всех концов города сбежались к Исаакию (так ласково называют его в нашем городе) фотографы. Позже фотографии эти даже стали визитной карточкой города. И Ангел на Петропавловке облачился в тонкую корку льда и заблистал на солнце у всех на виду как огромный бриллиант! А в особо морозные дни Красота эта сияла у людей и на ресницах…
Но не все в городе её оценили, далеко не все. Вот о некоторых из них и пойдёт наш рассказ…
Глава первая
Как-то под вечер в тёмном дворе одной из школ Центрального района Санкт-Петербурга появились четыре маленьких Снеговичка. Кто их слепил и сколько времени они уже тут простояли, сказать трудно. Но некоторое время они молчали, а потом один из них (похоже, он был тут главным) произнёс строгим голосом:
– Моя терпелка кончилась! Все разошлись?
– Все! – ответили нестройным хором три других Снеговичка.
– А этот, с большущим рюкзаком, – кажется, они называли его Тормоз? – спросил первый строгий голос.
– Ушёл. Покурил и в библиотеку отправился – книжки портить, – ответили Снеговички и продолжили, перебивая друг друга: – А второй, с огромными кулаками, крутой, – они так и называли его: Крутой – кошек пошёл гонять. И в подвале стёкла бить. И Ботаник убежал. Обиделся на первых двоих и убежал ябедничать.
И тогда Первый Снеговичок продолжил так:
– Что я вам говорил, а? Вот, наконец, мы и остались одни! Подведём итог: ещё совсем недавно были мы капельками воды, потом превратились в снежинки и долго-долго падали, кружа, на Землю. Потом долго-долго лежали, никому не нужные и никем не замеченные… Помните, что сказал про нас один «из них», лениво посмотрев себе под ноги?
– Конечно, помним! – ответили Снеговички. – А, ну это Зима опять началась! – сказал он.
– По нам ходили, нас мяли полозьями санок и лыж, по нам бегали собаки!.. – продолжал строгий голос. – И вот, наконец…
– И вот, наконец, пришёл кто-то и подарил нам жизнь! – перебил его звонкий мечтательный голосок, принадлежавший одному из Снеговичков. – Хорошо бы его найти. Ведь так интересно жить!
– Нет, мы сами собой слепились! – строго возразил на это первый строгий голос. – Мы сами собой слепились и живём так же сами по себе. Когда никто не видит – ведь Снеговичкам полагается стоять на месте, – мы можем поиграть в снежки, скатиться на санках с сугроба, побегать на лыжах…
– Что-то у меня никак не получается поиграть в снежки! Я даже пошевелиться не могу! – заметил тот же мечтательный голосок.
– И я не могу пошевелиться! – подхватил второй голос.
– И я! И я! Лично я не могу пошевелиться совсем! – пожаловался третий голос.
На что строгий голос предложил:
– Тогда стойте и любуйтесь окружающим миром! Какая сверкающая красота вокруг! Сколько звёзд!
Несколько минут в школьном дворе было тихо: Снеговички любовались звёздами. Но бесконечно любоваться звёздами, даже самыми красивыми, согласитесь, несколько утомительно. И по этому вскоре вновь прозвучал уже знакомый нам звонкий мечтательный голосок: