С запахом лаванды и пепла
Шрифт:
– Это точно.
О Дайсоне я мечтала, что скрывать, но сейчас мне совсем не до супер-фена. Делаю вид, что озабочена волосами, а сама слежу за каждым движением дедули. Как он проходит к кухонным шкафчикам, как кладет на столешницу мешочек (тот негромко звякает стеклянным – внутри ампулы?), как присаживается на корточки и возится с кодовым замком (и зачем такой на обычном кухонном шкафе, что дедуля там хранит?)…
– Это лекарства? – не выдерживаю я. – Это врач приходил?
Голос звучит нетерпеливее и требовательнее, чем я хотела.
Дедуля отвечает не сразу, сперва убирает
– Да и нет, – отвечает с мягкой улыбкой. Будто я малыш, который задал вопрос не по возрасту.
– В смысле?
– Ты задала два вопроса. Ответ на первый – да. Это лекарства. На второй – нет. Это был не врач.
– А кто?
Мне не хочется быть злой, настырной и лезть не в свое дело. Но это как раз мое дело! Я не напрашивалась.
– Наш сосед, – дедуля берет с плиты чайник, идет к столу.
Потрясающе информативно! Ну так и я не сдамся. Принимаю правила игры, снимаю с заварника полотенце, разливаю заварку. Чашки небольшие, но очень красивые, старинные, костного фарфора с кобальтово-синими и золотыми полосками.
– И кто он? Почему принес лекарства?
– Он ресторатор, лягушонок, – дедуля доливает в чашки кипяток, кидает лимон. – Живет в соседнем доме.
– Это в лавандовом? – вспоминаю шикарный особняк за забором. Внезапно мне становится интересно.
– Да, – кивает дедуля, усаживаясь напротив. – Гектор… хороший человек. Мой постоянный заказчик, я делаю торты для его заведений. У него в центре чудесная кофейня, у гостиницы Севастополь, очень популярная, ты зайди как-нибудь.
– Угу. Зайду. Всенепременно, – разрезаю булочку, щедро мажу джемом, одну половинку протягиваю дедуле, улыбаюсь. Возможно, шире, чем это уместно. – Хотя твой торт я могу и дома попробовать, ты же сделаешь, правда?
Конечно, дедуля с готовностью кивает.
– А лекарства тут при чем? – внезапно продолжаю я.
На мгновение он так и замирает с протянутой к булочке рукой. Потом чуть кривит рот и пожимает плечами:
– У него хорошие связи.
Ну да, надо думать. Поди, у него не только рестораны и кафе, но и какой-нибудь ночной клуб. А где ночной клуб, там ночной и не совсем законный бизнес.
С минуту жуем, глядя друг на друга. У дедули теплый взгляд, чуть виноватый. Но за что ему чувствовать вину?
– Чем планируешь заняться? – наконец, спрашивает он.
Пожимаю плечами. Мои ожидания не оправдались, думала, по приезду все пойдет по-другому. Поэтому планов нет.
– Сходи погуляй в город. Погода сегодня дивная, и тут есть, что посмотреть. Севастополь – красивый город.
Согласно угукаю и киваю. Да, прогуляться стоит, осмотреться, понять, где буду жить ближайшие месяцы. Да и просто интересно. Потом спохватываюсь:
– А ты?
– А что я, – отмахивается дедуля. – Отдохну, ужин приготовлю.
– Давай я помогу, я умею готовить!
Но дедуля будто хочет выгнать меня из дома.
– Да что ж я, мясо не потушу. И вообще, сегодня ты гость. Отдыхай с дороги, я пока справляюсь. Пока при деле мне легче. Не переживай, еще напомогаешься.
Будто понял, как мной манипулировать. Пока я разрываюсь от противоречивых эмоций, дедуля ловко переводит тему:
– Можешь заехать в Студгородок, посмотришь. Зря ты не захотела перевестись в СевГУ. Это хороший вуз. Не ИТМО, конечно, но хороший. Программистов, вроде, неплохих выпускают…
Не знаю, что ответить. Зря не захотела… А кто бы захотел на моем месте перевестись из ИТМО в неизвестный севастопольский вуз? Я только перешла на второй курс, ИТМО был моей мечтой, я угробила три года на подготовку, всем пожертвовала, только и делала, что занималась математикой и информатикой, чтобы на ЕГЭ набрать по сто баллов. Без репетиторов! Плюс олимпиады. С девятого класса я не знала и не видела ничего, кроме учебы! Единственные развлечения – музыку в ванной послушать да немного почитать перед сном. У меня и настоящих друзей не случилось поэтому, некогда было по вечеринкам да турпоездкам разгуливать. Но я справилась! Видела, как тяжело маме в одиночку тянуть нас обеих. Мне хотелось начать зарабатывать самой, а для этого нужна хорошая профессия. Не то, чтобы я бредила программированием, но математика всегда легко давалась, новые темы я понимала играючи. И вдруг все бросить? Мама настаивала на переводе в севастопольский универ, я еле отбилась. Взяла академ. Не понимала и до сих пор не понимаю какой смысл в переводе. Поэтому не отказываюсь от цели вернуться в ИТМО.
– Ты подумай все же. Пока я могу помочь, – продолжает дедуля, как ни в чем не бывало. – Выбрала бы ту специальность, которая понравится, без ограничений.
“Пока могу помочь…” Сижу, ковыряю булочку, избегаю смотреть на него. Он правда не понимает? Кто пятнадцать минут назад говорил про зиму? А дальше что? К чему этот разговор про вузы, если через полгода это не будет иметь никакого смысла? Зачем мне привязываться к новому городу, зачем связывать себя на два-три года? Все закончится, и я вернусь в Питер, тут не останусь. Хоть это я могу решить сама? Но вслух ничего не говорю.
Дедуля будто и не ждет ответа, отпивает чай, ставит чашку. Та тихо звякает о блюдечко.
– Твоя мама планировала там учиться, практически поступила. Но пришлось уехать.
– А папа? – гляжу на дедулю, уже не боясь, что он заметит злость и слезы в моих глазах. – Где он учился? И почему мама уехала из Севастополя? Что вообще произошло двадцать лет назад?
Не хочу быть эгоисткой. Не хочу с ним ругаться, не хочу портить первый день, не хочу усложнять ему жизнь, ему и так непросто, я знаю. Но слова слетают с языка сами собой, раньше, чем я успеваю сообразить, что говорю. Это темы, о которых мы никогда не говорим, но которые всегда висят над нами, как дамоклов меч. Надо мной так точно.
Дедуля тяжело вздыхает:
– Что рассказывала мама?
– Ничего! Никто мне ничего не рассказывал! Вы оба постоянно увиливаете от ответов! – звучит зло, знаю, но ничего не могу с собой поделать. – Я понятия не имею, почему выросла без отца, ни почему мы с мамой переехали в Питер и почему она не может вернуться в Севастополь! Я знаю только то, что отец умер! Это правда вообще? Или он тоже тут где-то по соседству живет и регулярно заказывает тебе булочки для какой-нибудь столовой?
– Он умер. Пятнадцать лет назад. От похожей болезни. Поэтому…