С. С. С. Р. (связано, спаено, схвачено, расплачено)
Шрифт:
– Насчет внуков сам виноват, козел выхолощенный!
– огрызнулась Теща.
Федорина такая характеристика завела, хоть и слышал он ее, честно говоря, не впервые.
– А вот насчет причин бесплодия у некоторых мелких парнокопытных, так это вы не по адресу. Это не я на холодном камушке воспаление яичников схлопотал. А кстати, маман, а был ли камушек? Мол, рыдала-рыдала сестрица Аленушка, сидя на крутом бережку у реченьки, что маманя не хочет подарить ей братца Иванушку, пока не схлопотала цистит с осложнениями. А может, там совсем другим диагнозом пахнет, который вы с дочерью от меня, дурака влюбленного,
Маман глазищами сверкнула - аж тараканы бессознательно оземь посыпались. Но тему сменила.
– Вообще-то про Бакаева - это я так, для связки слов. Надо было дочку за хохла выдать.
– Снова здорово! Откуда у вас этот приступ пролетарского интернационализма?
– Хохлы своих тещ уважают. Мне в поезде рассказывали: один даже свою между членами правительства похоронил - на главной аллее.
– Вы мне эту байку уже шестой раз рассказываете. Так вот, я ее пробил по Интернету. Было дело. Похоронил. Между министрами. В Киеве. На центральной аллее. Кладбища, ясное дело. Но не потому, что сильно тещу любил, а потому как сам этими министрами командовал. Правда, его самого, как время пришло, закопали в углу под забором.
– А почему так?
– А потому как было это еще в советское время. И зашел на ту аллею самый главный партийный секретарь. Посмотрел на тещин портрет - в мраморе - и так ему поплохело, что пришлось «скорую» вызывать. Ну, а за что зятя выгнать, понятное дело, нашли. Но ежели вы, Марья Ильинична, желаете украинца в зятьях иметь, так объявляйте конкурс. А я лично за свои деньги объявленьице в своей же газете дам. С примечанием: заявления от кандидатур грузинской национальности не принимаются и не рассматриваются.
В ответ на такую неожиданную наглость Теща сорвалась с табурета и строевым шагом промаршировала в дочкину комнату. Но Федорин намека не понял и, можно сказать, заколотил в гроб последний гвоздь, прокричав через дверь:
– Так что - совет вам, как говорится, да любовь, дражайшая Марья Ильинична, с новым зятем. Будь он хоть украинец, хоть негр преклонных годов - лишь бы вам тапочки в зубах таскал. Заместо пуделя, которого вы по жадности своей содержать не желаете. Но учтите - после этого вы не то что Москвы - вы нашей Матюгани вовек не увидите. Будете сидеть со своей распрелюбимейшей дочуркой и зятем номер два… или все-таки номер три? А, Марья Ильинична? Потому как есть подозрения… но об этом - в другой раз. А сейчас запомните: сидеть вы будете в своем Новозадвинске хотя бы потому, что ни вы, ни ваша дочь права на мою жилплощадь не имеете.
Теща не удержалась, приоткрыла дверь, высунула голову и поинтересовалась:
– Как это?
– А вот так это. Она где у нас прописана: город Новозадвинск, переулок Третьего Интернационала 7, квартира 11?
– Ну и что? Квартира моя уже на нее переписана - по дарственной, терять ее, что ли?
– А то, что я уже который год участковому выставляю, чтобы он этого нарушения паспортного режима не замечал. Мне даже капать на вас не понадобится. Не дам на лапу в следующий раз - и гуд бай, Матюганск, привет из Новозадвинска!
Теща Кошкодамова поразмышляла маленько, как ей прореагировать: голос возвысить, в обморок брякнуться или смолчать до поры до времени? И решила: смолчать! Потому как расстреливать все снаряды в самом начале антитеррористической операции под условным названием «обломаем рога зятю» было бы тактической ошибкой. А неудачная имитация потери сознания в прошлый приезд обернулась вывихнутой лодыжкой и гигантской шишкой на затылке. И только. Поэтому весь день она обдумывала тактику последующих действий, но так ничего и не придумала, а потому утром следующего дня на кухню не вышла: сделала вид, что проспала.
Чудеса в решете продолжаются
Федорин трясся в автобусе на работу, тщетно пытаясь выкарабкаться из состояния, хорошо знакомого каждому, кто хоть когда-нибудь служил в армии: поднять - подняли, а разбудить забыли. В голову лезли мысли - одна унылее другой. Впрочем, если бы в черепушку постучала хоть одна веселая мысль, остальные объединились бы и изгнали ее с позором: не лезь в чужую компанию!
«На работе дел - выше крыши… а помощи ни от кого не дождешься… как некстати Надька ногу сломала… да и Тонька - не работник, нагружать женщину, перенесшую сердечный приступ совесть не позволит…»
Тоньку и Надьку - так сказать, подчиненных нашего Федорина, сидевших с ним в одной комнате и бывших у него на подхвате - можно было бы назвать работницами вполне добросовестными. Можно… если бы Надька перестала воспитывать Тоньку, а Тонька - разыгрывать Надьку. Причем розыгрыши изобретались оригинальные и не повторялись. Дошло до того, что Надька не верила ничему, не то что сказанному Тонькой, а даже услышанному по телефону. И если бы ей, Надежде позвонил сам Борис Николаевич, царство ему небесное, он услышал бы что-нибудь вроде:
– Тонь, с каких это пор ты стала у Максима Галкина хлеб отнимать? Ой, извините, Алла Борисовна, это я вас с подругой перепутала!
…Доехав до своей остановки, Федорин вытряхнул унылые мысли из головы и мелкой рысцой потрусил на работу - в редакцию «Матюганских известий».
Когда-то весь этот трехэтажный довоенной постройки дом принадлежал ордена «Знак Почета» газете «Матюганская правда», органу обкома КПСС и областного совета депутатов трудящихся. Но в нынешние трудные времена пришлось не только поменять старый бренд, но и поделиться законной жилплощадью с отщепенцами из «Матюганских новостей». А вдобавок еще ужаться и пустить на свои метры арендаторов: местную ФМ-радиостанцию, химчистку и турагенство. Хорошо хоть буфет удалось сохранить.
В редакционной комнате Федорина еще никого не было. Да и не удивительно - раз обе дамы больны. Федорин свалил на свой стол все папки с материалами и уже приготовился нырнуть в мутное море информации, как вдруг в коридоре послышался перестук каблучков и в комнату вошла - нет, не вошла, а внесла себя Надька. На обеих целехоньких ногах.
– Федорин, привет!
– Э-э-э… привет… как твоя нога?
– Которая из двух?
До Федорина наконец-то дошло, что перелом, даже закрытый, за сутки не срастается. Значит - ногу Надька не ломала. Да и с чего он взял, что она… тьху! Опять чертовщина, как с приездом Тещи. Утром в автобусе, будто кто-то на ухо сказал: у Тоньки сердечный приступ, а Надька ногу сломала. Интересно, чьи это шуточки? Не Тонькины же? Кстати, а как она-то себя чувствует?