С.С.С.М.

Конфитюр Марципана

— Не женат.

— Не женат! Что? Как звать? Не запомнила! Как-то, мадам, не по-нашенски! Лучше скажите: а что говорят о Пьеретте и Пьере?

"Удивительно, — подумал Краслен, глядя на торчащую из окна попу, ненадежно прикрытую ситцевым платьицем, и две свисающие черные косы. — Такая недалекая, несознательная девушка — а сколько очарования в этой ее глупости! Удивительно: никакой классовой позиции, зато такая приятность!"

— Ну, до завтра, нас не забывайте! — крикнула в окно Жакетта.

— Может, прогуляемся вместе сегодня? — спросил пролетарий, как только она обернулась.

Через час Краслен уже любовался не только белыми домиками с полосатыми ставнями, разношерстными

трубами и ползучим плющом, но и нарядом своей спутницы: яркое, нарядное клетчатое платье с перелиной, украшенная цветами широкополая шляпка, идеально ровные стрелки на шелковых чулочках, туфельки на платформе. О том, что он уже давно заблудился в кривых узких улицах, вымощенных неровным камнем и ведущих то вверх, то под горку, Кирпичников молчал, полностью доверившись Жакетте. Та поминутно встречала знакомых, оборачивалась на чьи-то голоса, выкрикивала приветствия под окнами, останавливалась поговорить то с торговцем мидиями, то с подметальщиком улиц. Краслен использовал эти остановки, чтобы как следует разглядеть кованые балкончики; завитки на фонарных столбах; вываленных прямо на мостовой морских гадов; проституток, раскланивающихся с проходившей мимо религиозной процессией; вывески "Ресторан" или "Кафе" на каждом доме; уличных мимов и акробатов; двадцать сортов пирожков, выставленных в витрине украшенной изразцами булочной; прислоненные там и сям велосипеды; мотоциклы с влюбленными парами; расклейщика фашистской агитации; углубившегося в философский трактат нищего. Этих, последних, на улице было немало: одни рылись в мусорных бачках, другие на скамейках принимали солнечные ванны, третьи не спеша беседовали между собой о смысле жизни. От ангеликанских шармантийские нищие отличались тем, что выглядели не выброшенными из жизни неудачниками, а всем довольными приверженцами своего, особого образа жизни. Агитаторов тоже встречалось немало: на одной стороне улицы паренек в мешковатых штанах, рубашке с коротким рукавом и сбитой на бок фуражке призывал за анархистов; на другой — девчонка в длинном платье и платке требовала вернуть трон "Его Величеству Божию милостью королю Людовику XXV". Краслен с удивлением видел, что полиции и властям, похоже, нет никакого дела до этих "подстрекателей". Еще страннее было то, что внимания на пропагандистов не обращали и прохожие. Шармантийцам нравилось делать вид, что классовой борьбы не существует, и она, словно не выдержав пренебрежения, действительно куда-то подевалась из их страны.

— Зайдем в кафе? — предложила, между тем, Жакетта, остановившись возле вывески "У Луизон", под которой, прямо на тротуаре, красовалось несколько мешающих прохожим столиков.

— Ну… — смутился Краслен, — я, конечно, не против. Только у вас же тут, кажется, принято, чтобы кавалер платил за даму? Если честно, я не привык к такому. Это как-то унижает женщину, по-моему… Да и денег у меня нет.

— Не привык?! — Жакетта рассмеялась. — Откуда ж ты такой приехал? Я забыла.

— Из С.С.С.М.

— Ах да! — от названия страны девушке почему-то стало еще смешнее. — И что, там кавалеры считают неприличным платить за дам в ресторане?

— Там нет ресторанов. Вся еда бесплатна. И кавалеров с дамами тоже нет — все товарищи.

— Все товарищи! Хи-хи! Слушай, а… хи, не могу, как смешно!.. а где это такая страна?

— Что за вопросы? Ты что, глобуса ни разу не видела? — обиделся Кирпичников.

— Глобус есть только в школе, — легко ответила Жакетта. — А я в школе не училась. Помогала маме делать паровозики, чтобы прокормиться, какая уж тут учеба! Ладно, думаю, что к тетушке Луизон все-таки стоит заглянуть.

В кафе было двое посетителей: потертый старикан, ничего не заказавший и сидевший задом к столику, да собака, что-то искавшая на полу. На новых гостей заведения она отреагировала быстрее, чем тетушка Луизон: подбежала к Краслену и начала его обнюхивать.

— … А она что? — спросила хозяйка за стойкой.

— Послала к чертям, — отвечал старикан.

— Ну, а ты что?

— Доброй день, мадам Луиза! — прервала Жакетта их беседу. — Можно нам две чашки баваруаза? В долг?

— В долг? Что-то негодящего парня ты себе выбрала, девочка. Или он работает на фабрике Денуартера, где уже три месяца не выплачивают зарплаты? Тогда все понятно.

— А нам можно в долг? — спросил один из возникших в дверях бледных, тощих молодых людей в беретах.

— Разумеется, нет! Сколько можно повторять!? Погляди-ка на них, Гийом: опять заявились, бездельники!

— Мы не бездельники. Мы занимаемся творчеством. Обещаем, мадам: как только…

— Вон отсюда! Мне не нужны ваши обещания и ваши чертовы картины! Они даже на растопку печи не годятся! Я не кормлю нищих и не занимаюсь благотворительностью!

Печальные художники ушли.

— Так, ну, а ты что? — продолжила Луиза беседу со стариком.

— Я сказал ей все, что думаю.

— Про Поля?

— И про Поля.

— А она что?..

Краслен и Жакетта устроились за дальним столиком: он был самым чистым и единственным таким, все стулья возле которого были из одного набора. "Кавалер" разместился на одном, "дама" на другом, на третий же без промедления запрыгнула скучающая собака. Поставив передние лапы на скатерть, она радостно оглядела новых знакомых, несколько раз громко гавкнула и вывалила язык.

— …Она ответила, что я старый дурень и ни на что не гожусь. Подумайте, какая!..Не бойтесь, господа, Галета не кусается!

— Ну, чего расселись? Забирайте свой баваруаз, не тащить же мне его через весь зал, если вы даже не платите вовремя!.. Так, ну, а ты что?

— А я что? Уже и не помню…

Забрав напитки в почти не битых чашках и вежливо разъяснив собаке необязательность ее присутствия за столом, Краслен тихо произнес:

— Послушай, у вас что, так и принято: обсуждать незнакомых людей, комментировать, кто с кем пришел, лезть со всякими интимными вопросами? Вот мы в Краснострании все делаем сообща, да и имущество почти все у нас коллективное, а все-таки ведем себя скромнее!

— Но всем же интересно, кто со мной! Что тут такого?

— Впервые вижу целую страну людей, которым есть дело до всякой ерунды, но наплевать на то, что делается в мире!

— А что делается в мире? — спросила Жакетта.

— Много чего! — авторитетно ответил Кирпичников. — Рабочий класс жмет капиталистов, буржуазия загнивает, человек человеком эксплуатируется, фашизм когти показывает, война бушует!

— Но она же бушует в этой… как там… в общем, далеко. Шпицрутен хочет цивилизовать дикие народы, привыкшие грабить и убивать, так мне объяснил дворник с нашей улицы. По-моему, это даже хорошо. Во всяком случае, на торговлю игрушечными паровозиками точно не повлияет.

— Но, Жакетта! Ты даже не понимаешь, что такое фашизм! Ты представить не можешь, что такое концлагеря, устроенные Шпицрутеном, сколько невинных людей гибнет там ежедневно!

— Слушай, не будь таким нудным, Краслен, да?

— Да.

— Пока ты самый скучный из парней, с кем я гуляла!

— Но…

— Поговорили пять минут о войне — и достаточно. Сколько можно об одном и том же? Скажи-ка лучше, ты танцуешь? Вальс? Жаву? А может, танго? Сегодня в восемь танцы в Ля Генгет. Послушаешь, как Паскаль играет на аккордеоне — и сразу забудешь о своей скучной политике.