Сабля Цесаревича
Шрифт:
Однако Зайчик, как ни странно, успокоился, перестал трястись. Возможно, просто взял себя в руки.
— Ты за ней и пришел, как я полагаю? — спросил он со змеиной усмешкой. — Откуда только узнал?.. Ну конечно, конечно, как я сразу не понял — твоя мамаша эту историю раскопала! Вот ведь…
Он прибавил грубое слово, и Павел потемнел от гнева, до боли сжав рукоять сабли. Но тут вновь, как и во время последней стычки с Зомбиком, на него вдруг сошло великое спокойствие.
— Я заберу эту саблю и сдам ее в полицию, — холодно проговорил он. — И напишу там на вас заявление.
Он ожидал, что Зайчик
— Какой ты у нас гро-озный! — глумливо протянул он. — Прям жук навозный… Это я на тебя заявлю. Сажать тебя еще рановато, но уж жизнь испорчу, будь уверен. Из гимназии выпрут, и нигде учиться не будешь, кроме как в спецшколе. С углубленным изучением педерастии, хе-хе… А мои ребята с твоей маманей разберутся… Там у вас этот есть… Васютин, Зомбиком его зовут, кажется?.. Правда, что-то он в последнее время про тебя слышать не хочет. Ну да есть еще у меня люди, и поопаснее. Они такое могут с твоими предками сделать, что в страшном сне не приснится… А тебя я к шестнадцати годам все равно посажу, и уж постараюсь, чтобы сидеть тебе тяжело было.
— За что это, интересно, вы меня посадите? — спросил Павел, твердо глядя в лицо противнику, хотя сердце его все же екнуло.
— Ну как же, — продолжал глумиться Зайчик, — я тебя пригласил в квартиру с ценной коллекцией, а ты попытался украсть экспонат. А когда я тебя за этим застукал, угрожал мне оружием… Для спецшколы вполне достаточно. А уж потом я постараюсь на тебе еще что-то навесить, придумаю.
— Зачем же придумывать? — полным скрытой ярости голосом ответил Павел. Конечно, зловещий тон депутата заставил его похолодеть, но угрозы родителям привели в ярость.
— Что?! — вытаращился на него Зайчик.
— Придумывать, что я вам угрожал оружием, — пояснил Паша, полностью вынув саблю из ножен. — Я ведь и правда…
Ему было уже все равно. Он готов был броситься на этого насмехающегося мерзавца и рубить его. Насмерть.
Коллекционер слегка побледнел, но издевательский тон не оставил.
— Ну-ну, попробуй, — сказал он, взяв катану за рукоять обеими руками. — Это же с моей стороны чистая самооборона… Хм, даже любопытно будет.
Он держал меч довольно умело, а вот Пожарский понятия не имел, что делать с обнаженной маленькой саблей. Но ему было все равно — он напрягся, готовясь перейти в атаку.
— Теперь хватит, — раздался позади спокойный знакомый голос, и Павел увидел, как Зайчик опустил катану, а глаза его полезли на лоб.
Облегчение, которое испытал Паша от появления Алексея, было всеобъемлющим. Однако тот был непривычно холоден и даже грозен.
— Как вам уже сказал мой друг, вы — вор, — высокомерно обратился он ко все еще пребывающему в ступоре мужчине. — А вещь эта вам не принадлежит. — Алексей кивнул на саблю. — Поэтому сейчас мы ее заберем и уйдем отсюда. А вам мой совет — передумать свою жизнь.
Похоже было, что Зайчик быстро оправился от потрясения, вызванного появлением из ниоткуда Алексея. И немудрено: Игорь Савельевич был человеком современным, практичным, по образованию математиком, и ни в какие мистические явления не верил. Суть любого чуда для него заключалась в том, что лично он чего-то в его механизме не видит.
— Ах вы… — разразился депутат грязными ругательствами. — У вас тут, выходит, банда шпаны целая! Пока один меня разговорами отвлекал, второй в квартиру залез!.. — Его тон стал еще более визгливо-неприятным, чем всегда. — Ну я уж с вами разберусь, поганцы! Вы передо мной щас на коленях ползать будете, просить, чтобы я вас отпустил…
Леша спокойно смотрел на бушующего политика, не обращая никакого внимания на опасный предмет в его руках. А вот Паша опять забеспокоился, придвинулся к другу, не ослабляя хватку на сабле.
Кажется, от спокойствия Алексея Зайчик все больше зверел.
— Ты что на меня пялишься, звереныш?! — заорал он. — Ты ко мне в дом вломился, оружием угрожаешь, я же вас щас обоих покрошу, и ничего мне за это не будет!..
То, что Алексей был без всякого оружия, Игоря Савельевича абсолютно не заботило. Однако тот так и стоял, молча взирая на бушующего депутата, на глазах теряющего человеческий облик.
И правда, истерика Зайчика достигла какого-то патологического градуса. Это было даже странно — словно одно присутствие Алексея погружало его в безумие. Поглядев в побелевшее лицо хозяина квартиры, в его налитые кровью глаза, Паша по-настоящему испугался. Если в том, как депутат угрожал мечом ему самому, было что-то не очень серьезное, то теперь, похоже, этот человек был готов сотворить все, что угодно.
И он тут же подтвердил это делом. Сделав скользящий шаг к Алексею, он обеими руками поднял меч и нанес мальчику страшный удар.
Да, видно было, что Игорь Зайчик знает, как управляться с катаной. Парализованный ужасом Павел решил, что клинок, как будто радостно взвизгнувший от предчувствия крови, разрубил его друга пополам. По крайней мере, он ясно видел, что удар пришелся между плечом и шеей и лезвие легко пошло дальше.
И тут оцепенение Павла сменилось безумной яростью. Он закричал и рванулся вперед, чтобы отомстить за друга.
Но был остановлен рукой Алексея — вполне живого и, кажется, невредимого.
И не только Лешиной рукой, но и глазами Зайчика. Дикая злоба и жажда крови на его лице мгновенно сменилась выражением беспредельного ужаса. Бессильно выронив катану, упавшую на пол с легким звоном, он остановившимся взглядом смотрел на Алексея.
— Как видите, ваши предшественники уже сделали то, что вы сейчас хотели, — столь же спокойно и с легким презрением произнес Леша. — Уверяю, ни вы, и никто другой в этом мире больше не в силах причинить мне вред.
Сказав это, он повернулся к своему другу.
— Пойдем, Павел, нам тут больше нечего делать.
Но теперь Паша увидел то, от чего застыл депутат, и сам испытал такой ужас, словно на него разом обрушились небеса.
Катана Зайчика ничем не повредила Леше, даже не поцарапала его, но наискось разрезала белоснежную футболку, которая была надета у него под распахнутой курткой. Нижняя часть футболки повисла большим лоскутом, открывая худую мальчишечью грудь. И на ней, на чистой гладкой коже, зияли четыре страшные круглые черно-лиловые дырки! Не было сомнений, что это пулевые отверстия. И не было сомнений, что каждая из этих ран смертельна, особенно та, что темнела напротив сердца.