Саблями крещенные
Шрифт:
— Где он сейчас? Где вы его содержите? — не давала тем временем опомниться ему графиня.
— На корабле «Альмансор».
— Все еще на корабле? Кто командует этим ночным горшком?
— Этим «ночным горшком», с вашего позволения, с недавних пор командую я.
— Где у вас там принято вешать негодяев, попирающих всякое понятие о рыцарской чести и воинских традициях? Кажется, на реях?
— До сих пор этот ритуал совершали с их помощью.
— Так вот, именно на одной из рей вашего, да простит меня Господь, судна я и прикажу вздернуть вас. Что вы так влюбленно смотрите на меня, мой дражайший? Вам не нравится моя слегка растрепанная из-за дальней дороги прическа? Нет, прикидываете, каким образом можно будет заполучить меня в виде выкупа за освобождение князя Гяура?
— Это уже ближе к сути нашей встречи, — едва сумел вставить свои несколько слов капитан д’Эстиньо.
Для графини это прозвучало явно неожиданно, однако же не настолько, чтобы сбить ее с толку. И все же было несколько мгновений, во время которых д’Эстиньо смог уловить то настоящее, доброе, мягкое выражение лица, которое было присуще Диане не от хлопот ее по утерянному возлюбленному, а от самой щедрой к ее красоте природы. Светло-золотистые волосы, четко очерченные, слегка припухшие, чувственные губы, словно бы выложенные между двумя округлостями щек розоватым бантиком; голубые с зеленоватой поволокой глаза, озаряемые изнутри таким-то неземным искрометным блеском. Почти идеально сформированная упругая грудь, любая попытка упрятать которую под самое изысканное одеяние должна была восприниматься мужчинами как покушение на их право любоваться женским совершенством этого подзвездного мира.
«Заполучить меня в виде выкупа», — грустно улыбнулся про себя капитан. За такой выкуп он согласен отдать графине не только полковника, но и корабль со всем его экипажем и генералом д’Арбелем в придачу.
— Так, я слушаю вас, капитан, слушаю. Что вы блуждаете взглядом по моей груди, словно шестнадцатилетний несмышленыш — по одеяниям воспитанницы детского приюта?
— Вы потрясаете меня образностью своего воображения, графиня, — вынужден был проглотить и эту обиду капитан д’Эстиньо.
— Зато у вас его хватает ровно на столько, на сколько хватает наглости нападать на беззащитные деревеньки и по-бандитски похищать прикованных к постели офицеров.
— Вы не так себе все это представляете, сеньора. Я действительно получил приказ схватить полковника Гяура. И один наш осведомитель сумел выследить его. Но схватили мы князя отнюдь не в постели. Он сражался, как подобает рыцарю. Хотя, конечно, явно не готов к нападению.
— Весьма сожалею, что Гяур не сразился лично с вами, мой непобедимый. Но, по-моему, вы опять отвлеклись.
— Мне не придется столь часто отвлекаться, если позволите высказать хотя бы часть того, ради чего я, собственно, оставил свой корабль и прибыл сюда.
— Как, вы еще не все сказали?! — совершенно искренне удивилась графиня. Д’Эстиньо заметил, что сколь бы ни зловещими казались слова, которыми осчастливливала его графиня де Ляфер, она неизменно произносила их на удивление спокойным, ровным, почти по-матерински сочувственным голосом. Это-то и поражало капитана больше, чем все ее явные и завуалированные угрозы. — Что же вы томите меня, мой корсар трех океанов?
— Князь Гяур просит вас не торопиться с переговорами. То есть не спешить определять сумму выкупа. И вообще не советует идти на те личные уступки генералу… — выдержал капитан надлежащую паузу, — которых он может потребовать.
Графиня и Кара-Батыр переглянулись.
— Как это понимать? — наклонилась графиня через стол к капитану.
В это время появилась служанка, но не та, тощая, а довольно пожилая, с некогда пышным, но и тогда же увядшим телом, не способным теперь привлечь пылкие взоры даже сержантов местного гарнизона. Она поставила на стол два кувшинчика с вином и две кружки. Третью пожертвовала Кара-Батыру, но сделала это с явной опаской, побаиваясь приближаться к нему ближе, чем было достаточно для того, чтобы дотянуться рукой до стола.
— Князь не желает становиться предметом торга и просит соответствующим образом воздействовать на польского принца.
— Это похоже на князя Гяура, — рассудительно согласилась Диана, мелкими глотками отпивая немного вина. — Тогда на что же он рассчитывает, на кого полагается?
— Трудно сказать. Его устами говорит гордость.
— Она не «говорит его устами», как вы изволили выразиться, она вскипает в нем. Это не одно и то же. Князю мучительно осознавать, что за него назначают сумму выкупа, что он доставляет кому-то хлопоты.
— Прежде всего, полковника удручает то, что его делами занимаетесь вы.
— Досточтимый вы мой, мне уже столько раз приходилось заниматься судьбой этого юного рыцаря, что он просто не мог не свыкнуться с мыслью о роковом дне, который свел нас однажды в степях полуазиатской Скифии. Вы не желаете признаться в другом — что князь рассчитывает на вас. Почему вы не освободите его? Что вам мешает? Дайте ему возможность бежать, в конце концов. Сколько это будет стоить? Не стесняйтесь, поправляйте свои финансовые дела, пользуясь чувствами влюбленной женщины.
— Я не могу этого сделать.
— Что вы не можете: назвать цену? Использовать чувства женщины?
— Позволить ему бежать. Я дал слово генералу д’Арбелю. Не скрою, князь Гяур способствовал тому, чтобы меня назначили капитаном «Альмансора».
— Какой же вы после всего этого негодяй! — не зло констатировала Диана, вновь пригубляя свою кружку с вином.
— Однако, назначая капитаном, командующий взял с меня слово, что никакая сила не заставит… Словом, вы поняли. Лучше бы я потребовал, чтобы полковника содержали где-нибудь в городишке. Ну, хотя бы на гарнизонной гауптвахте.
— Похоже, что вы не против того, чтобы я занималась и вашей судьбой? — с убийственным сарказмом молвила графиня. — Присоединяйтесь, кабальеро, у меня нет иных забот в моем провинциальном Париже, кроме как заниматься судьбами раскаявшихся испанских грандов.
— Поручите ведение переговоров Яну-Казимиру. А сами возвращайтесь в Дюнкерк.
— Без меня, любимое дитя Пиренеев, этот ваш Ян-Казимир и пальцем не пошевелит, да простит меня его королевское высочество если не на этом, то на том свете. Так вы согласны помочь полковнику? Спасти его? Организовать побег? Ну, придумайте же что-нибудь, кабальеро, придумайте!