Саблями крещенные
Шрифт:
— Это уж точно.
— Кроме того, как я понял, она имеет полномочия французского правительства. Поэтому подождем до утра. Видит бог, я и сам не прочь распрощаться с вами, полковник, коль уж вы не желаете служить королю Испании. Считать вас пленником и постоянно охранять — слишком обременительно для экипажа. Предоставить свободу — не велит клятва верности короне. Остальное вам понятно без слов. Единственное, чего я не могу допустить, — чтобы дело дошло до казни. А у меня предчувствие, что вас попытаются перевести в казарму или местный полицейский
39
Предчувствие д’Эстиньо не обмануло. Прошло чуть более часа после их беседы, как на причале появились офицер и двое солдат. Они потребовали вызвать капитана и, поднявшись на борт, пожелали избавить экипаж и корабль от обременительного пассажира.
Сидя в своей тюрьме, Гяур не мог видеть д’Эстиньо, но отлично слышал разговор капитана с пришедшим по его душу лейтенантом. И сразу определил, что в первые минуты его похититель и покровитель просто-напросто растерялся и, не сообразив, как вести себя, начал задавать довольно нелепые вопросы: «Что, прямо сейчас?!» — «Но почему его нужно переводить с судна?» — «А может, пусть лучше он побудет здесь до завтра?»
Все это блеянье, похоже, немало потешило пехотинцев. Они не могли взять в толк, почему капитан «Альмансора» не желает понять, что они пришли сюда, чтобы выполнить четко отданный приказ, а не отвечать на массу совершенно непонятных им вопросов. И лишь когда лейтенант решительно заявил:
— Или вы отдаете мне своего пленника, или я должен буду увести его с корабля силой (всю эту перепалку ему переводил появившийся у окна Янык Корхель), Гяур не сдержался и крикнул:
— Капитан, поинтересуйтесь у офицера, кто конкретно отдал ему такой приказ?
— А действительно, кто приказал вам увести с корабля полковника Гяура? Из чьих уст вы его услышали?
— Мне приказал это майор Метрель, — столь же решительно уведомил его лейтенант.
И тогда, наконец, к капитану вернулись сообразительность и твердость.
— Ах, майор Метрель?! — воскликнул он. — Так вы бы так сразу и сказали. Я-то подумал, что это личный приказ командующего войсками во Фландрии генерала д’Арбеля.
— Но, очевидно, майор потому и послал меня сюда, что имеет приказ командующего, — озадаченно предположил лейтенант.
— А вот сие мне уже неизвестно. Зато помню, что, побывав у меня на корабле, генерал приказал никому не передавать пленного полковника, пока человек, явившийся за ним, не предъявит письменный приказ с его личной, повторяю: личной… — выдержал соломонову паузу капитан, — подписью. Мало того, у генерала есть сведения, что французы послали сюда, в Денновер, целую группу своих лазутчиков, чтобы отбить полковника или хитростью выманить его у нас.
— Мне об этом ничего не известно, — еще более нерешительно заявил лейтенант.
— Достаточно того, что это хорошо известно генералу д’Арбелю.
— Но как же быть с приказом майора?
— Лучше поинтересуйтесь, как мне быть с приказом командующего? —
— А почему это вы вдруг так печетесь об этом пленном азиате? — подозрительно поинтересовался лейтенант.
— Во-первых, это не азиат, а славянин, русич. Он из польского королевства, с земли, которую называют Украиной, — попутно просветил офицера капитан «Альмансора».
— А во-вторых, взял этого полковника в плен я, лично я, пробравшись в тыл французов, за добрых пять миль от берега. Вот когда вы умудритесь таким же образом взять в плен другого полковника этих наемников, командующего корпусом, тогда я посмотрю, как вы станете оберегать и опекать его. Все, лейтенант, все!
Офицер-пехотинец понял, что это действительно все и что теперь его очередь задавать такие же нелепые вопросы, какие несколькими минутами раньше задавал капитан корабля. А повторять его ошибки лейтенанту не хотелось.
Как только он оставил борт «Альмансора», д’Эстиньо подошел к окошку, у которого терпеливо ждал своей участи князь Гяур.
— Ну, что я говорил? — победно молвил он. — Они там, на берегу, уже занервничали.
— Это очевидно. Как и то, что майор найдет возможность обратиться к генералу.
— Но сделает это не раньше, чем завтра утром. Не станет же он пробиваться к командующему на ночь глядя. От меня же генерал услышит те объяснения, которые услышал лейтенант.
— Довольно мужественно. Вопрос лишь в том, надолго ли нам этого мужества хватит и не лучше ли нам выйти в море?
— Я не могу решиться на это без приказа. Вы должны помнить, полковник, что находитесь на военном корабле Его Величества короля Испании.
— Тогда — конечно, — иронично ухмыльнулся Гяур.
40
— Что, что, мой генерал? — томно поинтересовалась графиня де Ляфер. — Опять истосковались по телу француженки?
— Настоящей француженки, графиня. Что редкость даже во Франции.
— Возможно, я и соглашусь с этим. Но только из честолюбия.
— Вначале вы заставите меня согласиться с тем, что истинная француженка прекраснее и завлекательнее любой самой пылкой испанки.
Французский язык генерала д’Арбеля, «наполовину француза», как говорили о нем, представлялся Диане де Ляфер не менее неприятным, чем плотоядная улыбка на его по-женски округленном, масленом лице; жадный взгляд заплывших тыловым жирком глаз; его отвратительно несвежее дыхание…
«Господи, и я все это терплю! — взмолилась на собственное мужество и собственное многотерпение графиня. — И все это терплю я?! Не верь этому, Господи, быть такого попросту не может! Даже когда сама я поверю этому, ты не верь…»