Саботажник
Шрифт:
– Да, – кивнул Причер с упорством обреченного. – За представление благодарю вас, сэр. Последний вопрос. Концессионер на грани банкротства?
– Кто вам это сказал, капитан?!
– Он набрал под будущий эликсир жизни огромные кредиты, но планета начала отбиваться от нас, и все средства ушли на оборону? – гнул свое Причер. – Теперь нет денег, чтобы стрелять, а кредиторы не дадут больше ни цента, потому что мечтают перехватить концессию?
– Я спрашиваю – кто вам это сказал, капитан?! – шипел полковник, наливаясь кровью.
– А самое важное – чтобы
В недрах амфибии проснулась рация – командира базы вызывал истомившийся на плацу Лурье.
– И, короче говоря, – заключил Причер, – мы тут погибнем ни за хрен собачий, разработка остановится, а через двадцать лет, когда истечет контракт, планету возьмут под себя кредиторы, и все начнется по новой. Верно, господин полковник? И не беспокойтесь вы так, честное слово, это моя личная версия, никто мне ничего не говорил. Просто я на своем веку дважды вваливался в похожие мясорубки. И вырваться было совсем не просто. Но если поднапрячься – можно.
– Версия, значит… Шли бы вы, капитан, с этой версией… В публичный дом!!! – сорвался полковник.
– Есть, господин полковник, сэр! – рявкнул Причер, вытягиваясь в струнку и щелкая каблуками. – Разрешите выполнять?!
Полковник, не говоря ни слова, полез в амфибию.
– Слушаюсь, – сообщил капеллан спине полковника. Уселся в джип, завел мотор и очень медленно покатил в прежнем направлении – отнюдь не к публичному дому.
Портовая охрана капеллана опознала мигом.
– Здравия желаем, святой отец! – донеслось из-под маски. – Вам кого?
– Капитан-лейтенанта Кронштейна, если можно.
– Попробуем. – Один из охранников скрылся в дежурке. У русских была закрытая система коммуникации, выйти на которую с базы мог только оперативный дежурный. Если офицеры НАТО не расставались с мобильными терминалами, то русские, вспомнил Причер, выбираясь за ворота порта, даже раций с собой не брали. Такие вот союзнички. В кабак наш ходят, даже на гауптвахту натовскую иногда попадают, а прослушки боятся все равно. Чем очень расстраивают отделение электронной разведки. Которое должно было, по идее, комфортно сидеть на базе, приборами обставившись, и за русскими шпионить. А вынуждено оказалось нормальной боевой работой заниматься – по джунглям лазать и датчики слежения расставлять.
– У него прием сегодня! – крикнул из дежурки охранник. – До позднего вечера! Хотите оставить сообщение?
– Не хочет, – раздался из-за ворот знакомый голос. – Незачем. Сегодня я буду Кронштейн.
Ворота откатились в сторону, за ними стоял улыбающийся прапорщик Воровский и делал приглашающие жесты.
Охранники возбужденно затараторили по-русски. Воровский напыжился и произнес короткий монолог, секунд на тридцать, от которого охрана впала в ступор.
– Может, не надо? – спросил Причер.
– Еще как надо! – заверил его прапорщик. – Я же вижу.
Деморализованная охрана, неодобрительно
– Загоняйте машину, чтобы перед воротами не отсвечивала, – скомандовал Воровский. – Сюда, в отстойник. Потом чистка обуви – и милости просим на поправку здоровья. Давайте, падре, вперед.
Причер секунду поразмыслил, вздохнул и подчинился. Самочувствие у него сейчас было на уровне использованного носового платка, и рюмочка-другая пришлась бы очень кстати.
«Да и куда мне идти-то? – подумал капеллан, заводя машину на стоянку. – Некуда. И не к кому».
– Правильное решение! – поддержал капеллана Воровский, когда тот загнал машину на парковку и потопал к знакомой уже механической щетке.
– Вы что, специально меня караулили? – спросил капеллан подозрительно.
Воровский в ответ только фыркнул.
– Виноват, господин прапорщик. Строго не судите – день безумный выдался, скоро на людей кидаться начну.
– Оно заметно. Вы меня, падре, извините, но на вас просто-таки лица нет. Так что военно-полевая психиатрия в лице доктора Кронштейна, ввиду занятости по службе выступающего сегодня в моем скромном лице…
– Слушайте, а ведь у вас совсем нет акцента! – восхитился Причер. – Я раньше не обращал на это внимания и только сейчас догадался почему – потому что акцента действительно нет! И у Кронштейна тоже нет. Как так?
– Больной, не перебивайте! Ну-у, я такую роскошную тираду закатить хотел, а теперь мысль потерял. Нет акцента. Конечно, нет! Как бы я с акцентом попал на натовскую базу? Пришлось устранить. Что, почистились? Тогда держите намордник, облачайтесь – и за мной.
Воровский шагнул в узкую неприметную щель между рядами контейнеров, Причер не без труда протиснулся за ним. Двигались они, предположительно, вдоль портового забора, куда-то влево, но вскоре прапорщик начал делать финты, ныряя в боковые проходы, и уставший соображать Причер перестал отмечать направление.
– Так что, если бы вы недостаточно чисто изъяснялись по-американски, вас не пустили бы сюда? – спросил Причер.
– Естественно. У нас даже матросы – да вот дневальные у ворот хотя бы – без акцента говорят. Конечно, они знают слов двести от силы, но зато верное произношение чуть ли не в подкорку вбито.
– И зачем?
– У вас какое гражданство, Причер?
– Ну, Соединенных Штатов, – ответил капеллан в легком недоумении.
– А у нас – Российской империи! – сообщил прапорщик так гордо, что даже подрос немного. Плечи расправил, наверное.
– И чего? – окончательно растерялся Причер.
– Разницу не чувствуете?
– Если честно – не очень.
– Да и хрен с вами, – милостиво разрешил Воровский и опять свернул. Причер тупо повторил его маневр. Стало заметно светлее – наверное, они подобрались к самому краю лабиринта.
– И за воротами нам запрещено по-русски болтать, – сказал прапорщик, осторожно выглядывая из коридора на свет. – Только американский.
– А что ж вы пару минут назад с охраной?.. – подловил Воровского капеллан.