Сабрина
Шрифт:
— Прижала влажные от пота ладони к юбке.
— Я не адвокат и в ведении уголовных дел не разбираюсь.
— Тогда зачем вы здесь? Из любопытства? Из жалости? Или в Нью-Йорке нынче такая тоска, что вы приехали сюда, чтобы немного развеяться? — спросил он с иронией. — Остается только предположить, что вы сделали это исключительно по душевной доброте.
— Просто… просто я была неподалеку и решила…
Дерек остановил ее суровым взглядом.
— Бросьте! В этой глуши нет ни одного приличного местечка — только тюрьмы.
—
Лицо Дерека неожиданно смягчилось, и Сабрина поняла, что ей все-таки удалось до него достучаться. Она, правда не знала, будет ли он расспрашивать ее о сыне. Вполне возможно, что по сравнению с его собственной бедой беды других людей представлялись ему теперь незначительными и не заслуживающими внимания. И она не моґла его за это винить. Более того, она бы не удивилась, если он предложил ей отправляться восвояси и оставить его в покое.
Но Дерек ничего подобного ей не предложил. Наоборот, голос его лишился саркастических ноток и заметно потеплел.
— Как он?
— Ники? С ним все нормально.
— У вас усталый вид, — тихо сказал он. — Видимо, это самое «нормально» дается не просто.
— Мне приходится заниматься им чуть ли не круглые сутки. — Сабрина с такой силой стиснула руки, что ногти впились ей в ладони. — Кстати, — сказала она, переводя разговор на другую тему, — я видела ваш первый сюжет об умственно отсталых детях, и он мне очень понравился. Я даже хотела вам позвонить и об этом сказать, да так и не собралась. Ну а потом… Потом минуло какое-то время, и я с головой ушла в свои заботы, а вы — в свои…
Сабрина подняла на него взгляд, и свежий шрам на его лице напомнил о том, что Дерек очутился в мире, где царит насилие. Эта зловещая печать, которую тюрьма возложила ему на лицо, была символом его рухнувших надежд и его падения. Шрам оскорблял ее чувство справедливости. Ей хотелось прикоснуться к щеке Дерека и стереть его. Подчинившись внезапно возникшему у нее импульсу, Сабрина потянулась было к его лицу, но через мгновение, устыдившись своего порыва, опустила руку — тем более глаза Дерека потемнели и, казалось, предупреждали ее: «Не надо, не трогай меня».
«Почему я здесь? Потому что ты меня понимаешь и мне захотелось поговорить с тобой…»
— Сколько сейчас Ники?
— Тридцать четыре месяца.
— Почти три года, значит.
— Мне кажется, тридцать четыре месяца звучит лучше. Больше подходит для Ники. Ведь он, в сущности, совсем еще младенец.
— Что, никакого прогресса?
— Прогресс есть, но весьма скромный. К примеру, он уже не так давится, когда ест.
— А
Сабрина пожала плечами:
— Что у него задержка в развитии, но почему, они не знают.
— Надежды на улучшение есть?
— Не слишком большие.
— Вы собираетесь отдать его в приют?
Сабрина машинально покачала головой, но потом вспомнила, что беседует не с мужем и не со своими родственниками, а с Дереком, Она записала сделанный им сюжет на видеомагнитофон и просматривала его не меньше десяти раз. Выржая свои мысли, Дерек очень осторожно подбирал слоова, но, в общем, смысл его выступления был ясен. Он склонялся к мысли, что в некоторых случаях отдать дефективного ребенка в специальное учреждение просто необходимо.
— He знаю точно. Может быть…
— Но вы не уверены в правильности такого решения?
С минуту она размышляла над его вопросом, потом глубоко вздохнула и, глядя в пол, произнесла:
— Я-то уверена. Просто такое решение проблемы, скажем так, не слишком популярно.
— Еще бы! Врачи утверждают и будут утверждать, что, каким бы ни было отставание, ребенка лучше всего воспитывать в домашних условиях.
— Верно, — кивнула Сабрина. — Все врачи так именно говорят.
— Это показывает, чего стоят все их знания.
Она с удивлением на него посмотрела: неужели он пытается шутить? Выяснилось, однако, что в глазах его не было и намека на веселье.
— Вам кто-нибудь помогает?
— Сиделки. Правда, они у нас не задерживаются. Заботиться о Ники — тяжелая работа.
— Надеюсь, его отец сейчас с ним?
— Нет. Он уехал в Чикаго по важному делу.
Пока они разговаривали о Ники, Дерек немного расслабился. Сабрина подумала, что, несмотря на казенную тюремную одежду, Дерек выглядит весьма импозантно. В следующую секунду она вздрогнула, поскольку он неожвданно заявил:
— Не по душе мне ваш муж.
Она едва удержалась от того, чтобы не рассмеяться. В голосе Дерека прозвучало нечто подозрительно напоминавшее ревность. Что и говорить, она была польщена — но и немного напугана тоже. Ее собственные чувства к мужу были во многом сродни чувствам Дерека, и она подумала, что, начни она смеяться, смех ее очень быстро перейдет в истерику. Она постаралась обратить все в шутку:
— И откуда же эта нелюбовь?
Дерек молча постучал себя пальцем по груди.
— Но ведь вы его ни разу не видели.
Он пожал плечами.
— Вы невзлюбили его, потому что он обещал пожаловаться на вас президенту телекомпании?
— Я невзлюбил его за то, что он превратил вашу жизнь в ад.
Произнося эти слова, Дерек с отсутствующим видом смотрел в окно, а его лицо оставалось суровым и холодным. Несмотря на это, она в глубине души почувствовала нежность к этому человеку. Уже очень давно никто не интересовался ее делами и не выражал ей своего сочувствия.