“SACRE? BLEU. Комедия д’искусства”
Шрифт:
— Ты ее знаешь?
— Грудь успел потрогать? — спросил Анри.
— Месье Тулуз-Лотрек, прошу вас, — вмешался Профессёр.
— А что? Это же иллюзия, тут не бывает никакой благопристойности.
— Это Марго, — сказал Люсьен. — Девушка, которую писал месье Ренуар в «Галетной мельнице». Она склоняется к Красовщику и что-то говорит ему за зонтиком. Они уходят вместе по бульвару. Попробую пойти за ними.
Париж, 1877 г. Вокзал Сен-Лазар
— Я — художник Моне, — объявил Моне начальнику вокзала. Носильщик, вручивший тому визитную карточку художника, так и остался
Моне был в бархатной куртке и шелковом жилете, препоясанном золотой часовой цепочкой, запястья драпированы кружевными манжетами, шея повязана черным шелковым платком, заколотым булавкой с жемчужиной. До последнего дюйма особа благородная, денди и повелитель вселенной. Правда, лацкан куртки у него немного топорщился — под ним в нагрудном кармане скрывался недоеденный багет, остаток завтрака, который ему прислала мамаша Лессар, ибо денег на еду у него не было.
— Я решил запечатлеть ваш вокзал, — продолжал Моне. — Должен признать, я разрывался в сомнениях, не отправиться ли мне на Гар-дю-Нор, но потом решил, что в вашем больше характера. Поэтому честь выпала вокзалу Сен-Лазар.
Начальник, худой, нервный и лысоватый — такие мужчины сложены быть бюрократами, — весь смешался. Встал за своим начальственным столом, весь в клетчатом костюме охряного оттенка, зашелестел бумажками так, словно что-то на этом столе могло подтвердить ценность вверенного ему вокзала.
— Это — мой ассистент Люсьен, — провозгласил Моне, развернулся и зашагал из кабинета в огромный зал. — Он простак, но я позволяю ему быть моим носильщиком, чтобы он не голодал. Не тревожьтесь, если вдруг заметите, как он ест краску. Я выделяю ему полтюбика в день.
— Bonjour, — хлюпнув слюнями, выдавил Люсьен.
Начальник вокзала и носильщик с неловкостью во взглядах кивнули мальчику и протиснулись мимо него в дверной проем, словно, даже коснувшись его, можно отравиться. Вслед за художником они вывалились на перрон под большие часы.
— Я желаю запечатлеть пар и дым, ярость паровозов, что готовятся к отбытию. Я напишу туман, понимаете, перенесу на холст такое, что никогда никуда не переносилось.
Начальник вокзала и носильщик согласно кивнули, но иначе не шевельнулись — казалось, и не намерены, будто повадка художника их ошеломила.
— Люсьен, устанавливай мольберты, — произнес Моне, показывая, где: — Там! Там! Там!
От лая этих приказов начальник вокзала, похоже, встрепенулся и сбросил одурелость. Разумеется, чтобы получился пар, топки в паровозах следует разжечь.
— Загоните двенадцатый под крышу. Машинистам держать локомотивы под парами.
— Мне нужно, чтобы все выпустили пар разом, — сказал Моне.
— Пар выпускать по моей команде, — рявкнул начальник носильщику, и тот заспешил прочь по перрону. А Моне начальник сказал: — Месье, не могу ли я предложить вам удовольствоваться одним паровозом под парами за раз. В такую влажную погоду, как сегодня, весь вокзал может оказаться в тумане, и вы не сможете ничего запечатлеть.
— Прекрасно, мне нужен ураган пара. Призрак Тёрнера перевернется в гробу от той бури, что я сегодня запечатлею, — ответил Моне. — Дайте мне знать, когда все будет готово.
Из ящика он вытащил палитру и принялся накладывать на нее краски, а Люсьен тем временем укрепил загрунтованные холсты на мольбертах и, воздев бровь, посмотрел на хозяина, ожидая одобрения.
Моне постоял за каждым по очереди, прикинул, как с этих точек смотрится вокзал, поправил их, чтобы перспектива с каждого открывалась почти одинаковая. Затем взял широкую плоскую кисть, обмакнул ее в чашку скипидара на палитре, набрал свинцовых белил, а уголок обмакнул в ультрамарин Красовщика. Через секунду он уже заливал верх каждого холста голубым, переходя от одного этюдника к другому и обратно.
— Но, месье Моне, — не понял Люсьен, — поезда же еще не готовы. Как вы можете ловить миг, если этот миг еще не наступил? — Ну вот и как ему учиться у мастеров, если они меняют свой художественный метод, не предупредив? Моне раньше не подцвечивал холсты перед началом работы — по крайней мере, Люсьен за ним такого никогда не замечал.
— Ты просто смотри, Люсьен. И не забывай слюни пускать, когда вернется начальник.
«Месье Моне рехнулся», — подумал мальчик. Ну, не вполне, конечно, но посторонние наверняка сочли бы это предприятие безумным. Люсьен сидел рядом, когда Моне и Ренуар пили кофе у них в булочной вскоре после первой выставки импрессионистов. Тогда один рецензент написал: «Месье Моне, похоже, рассматривает весь мир через облако тумана».
— Я им покажу, — сказал тогда другу Моне. — Я напишу им настоящий туман.
— Ты спятил, — ответил ему Ренуар.
— Сам увидишь.
— Ты и впрямь думаешь, что получится?
— Откуда мне знать? — ответил Моне. — Этого раньше никто не делал.
А на вокзале паровозный дым уже клубился под стеклянным потолком и обширными волнами выкатывался в утреннее небо. Люсьен переводил взгляд с холста на паровоз, потом снова смотрел на холст. Он и раньше видел, как Моне накладывает краски с безумной, неистовой точностью, — художник писал гораздо быстрее своих собратьев по цеху, — но совершенно не мог понять, как тому удастся запечатлеть такую эфемерную субстанцию, как пар локомотива.
Заметив, что начальник вокзала смотрит на него с другого перрона, Моне взмахнул кистью, подкрашенной ультрамарином. Начальник, в свою очередь, подал сигнал носильщикам, а те замахали машинистам на каждой линии, и три паровоза — один под крышей вокзала и два на сортировке — выпустили гигантские тучи пара и дыма, а свистки их разнеслись над всем городом.
Моне писал. Люсьен стоял у него за спиной, пытаясь смотреть, учиться, и видел, как каждый холст надстраивается: художник переходил от одного к другому и накладывал синие, зеленые и коричневые тона, темные линии, очерчивавшие паровозы и огромную крышу, вздымавшуюся из пастельного. Снова дали свистки, и Люсьен глянул на большие вокзальные часы над кассами. Прошло полчаса.
Моне отошел от трех завершенных картин и еще раз оглядел всю сцену — не пропустил ли какой детали.
— Складываем холсты и пакуем их в ящик, Люсьен, — сказал он. — Пора вернуть начальнику его вокзал.
Он сунул палитру в пазы ящика с красками и сложил кисти в жестяной поднос, чтобы Люсьен их потом вымыл, после чего вытер руки и вальяжно зашагал к кабинету начальника вокзала благодарить.
Люсьен открыл ящик, чтобы положить новые картины. Внутри этот ящик был снабжен направляющими рейками, которые не давали картинам соприкасаться при переноске. Трогать их можно будет только через неделю, а то и две, а лакировать — и вовсе через несколько месяцев, раньше они не высохнут.