Садовники Солнца

Панасенко Леонид Николаевич

Полина поморщилась.

– Не понимаю, к чему ты клонишь, - с досадой сказала она.
– Но все равно - не мучай людей, Илья. Им и без тебя тошно. Это моя боль, мне за нее и расплачиваться. Отправь меня на Землю - и дело с концом.

– Буду рад, - Илья приоткрыл дверь и заглянул в бокс, куда поместили после операции Исаева. Иван дремал или делал вид, что дремлет.
– Это нелепо звучит, но я в самом деле буду рад, если твоя боль окажется только твоей.

Станция спала.

Было около трех условной ночи.

– Дин-дон, дин-дон!
– отозвался

колокольчик, и Илья, мгновенно сбросив покрывало сна, пригласил видеовизитера. Однако объем экрана не зажегся.

– Ваш срочный заказ выполнен, - сообщил бесцветный голос большого логического.
– Информация обработана. Данные анализа отосланы.

Илья поспешно взял из окошка, доставки тонкий рулончик, развернул ленту.

– Так, та-а-ак, - бормотал он, всматриваясь в кривые графиков.
– Пусто, пусто, и слава богу, что пусто. И здесь - норма. Прекрасно. Тоже пре...

Он замер.

"Это оно!
– подумал Илья.
– Четыре случая, как у Полины... Но пики на ленте, что за пики?! Они в несколько раз выше, чем на контрольной ленте Лоран. Значит... Бедняга, как он выдерживал? Как он мог выдержать такое!"

Ефремов поспешно надел тяжелый кокон формы. И сразу же тихий голос Помощника обрадованно прошелестел в сознании:

– Требуется ли помощь? Определите сферу моих действий.

– Я еще сферу своих не определил, - вздохнул Илья.
– В общем так. Сейчас будет сплошная юриспруденция прошлых веков: сначала изобличение, потом дознание. А ты веди протокол - то есть фиксируй наш разговор.

В коридорах Станции не было ни души. Илья нашел нужную дверь, положил руку на белый квадратик вызова и не убирал ее до тех пор, пока дверь не распахнулась.

– Позвольте, - сказал Илья и, не ожидая приглашения, шагнул в каюту. "Для начала неплохо, - подумал он.
– Противник ошарашен моей немыслимой бесцеремонностью, моей бестактностью - ворваться к человеку среди ночи!"

– Что-нибудь случилось?
– спокойно поинтересовался Юрген Шварц.
– Вы... так неожиданно да еще при полном параде.

– Помните, Юрген, нашу первую встречу?
– Илья присел, а Шварц, чью костлявость и нескладность не мог скрыть даже пушистый халат, стоял возле дивана.
– Вы тогда заявили, что это по моей части - разобраться в аномалиях психики отдельных исследователей. Я внял вашему совету и разобрался! Я даже больше сделал: теперь я определенно знаю, почему вы, когда остальные с нетерпением ожидали выброса Скупой, сидели в кресле и вас снедала дикая тоска.

– Любопытно, - Шварц отпрянул в тень, затаившуюся в углу каюты.
– Вы говорите так, будто я преступник, а вы - удачливый детектив.

Илья не принял шутки.

– Отчасти это, наверное, так и есть, - жестко сказал он.
– Можно быть вредным для общества и для дела не только какими-то действиями, но и бездействием... А теперь выполните, пожалуйста, мою небольшую просьбу. Мне нужен подробный отчет о ваших действительных ощущениях во время приема хаотической информации.

Слово "действительных" Илья произнес громче остальных, и во взгляде

Юргена что-то дрогнуло.

– Не морочьте мне голову, - грубо сказал он.
– Я давным-давно сдал все необходимые отчеты.

– Ваши отчеты - фантастика!
– Илья оставался совершенно спокойным. Иначе говоря, - фальсификация, выдумка, ложь. А мне нужна правда.

– Я свободный человек, - гордо заявил Шварц. Он ступил шаг вперед, в круг света, выпрямился.
– И никто не заставит меня делать то, чего я не хочу делать. Вы мне надоели, Садовник, кроме того, я не приглашал вас в гости.

– Странное у вас понимание свободы, - покачал головой Илья.
– Вы что, забыли: жить в обществе и быть свободным от него...

– Не трудитесь вспоминать, - Шварц, по-видимому, вконец разъярился.
– Я тоже читал классиков марксизма-ленинизма... Но я вовсе не обязан выворачивать перед вами душу. Кстати, меня ограждает право вето. Или вы и об этом забыли?

– Юрген, - устало сказал Илья, - вы же умный человек, умнейший даже. Как вы не понимаете, что нам крайне важно выяснить сущность этой Боли. Узнать, что скрывается за ней. И ваша ложь сейчас вредит общему делу. Впрочем, как вредила и раньше, как вредит любое сокрытие истины... Мне некогда вести дискуссию об аморальности вашего поведения. Мне нужна информация. И немедленно. Если вы не расскажете обо всем сами, я буду вынужден просить совет Мира прозондировать ваше сознание.

Шварц побледнел.

– Вы не посмеете, - прошептал он недоверчиво.
– Это унизительно... И для меня, и для вас...

– Еще как посмею, - заверил его Илья.
– У меня, повторяю, нет выбора.

– А чего вы хотели?
– закричал вдруг Юрген. Космолог заметался по каюте, пиная попадающиеся на пути предметы.
– Чтобы я разнюнился, как ваша Лоран? Чтобы случайная, глупая боль, - да, я уверен, что это тоже вторичный эффект, в крайнем случае, сигнал о каких-то неполадках в энергетической системе, - чтобы эта боль обрушила на Окно и его исследователей океан вашего безотказного гуманизма?! Да эта "беспредельная боль", - он явно передразнивал Полину, - в сравнении с океаном вашей обязательной доброты - жалкая лужица! Я расскажу, если вы настаиваете, я, конечно, все расскажу...

Шварц как-то сразу потускнел, сгорбился, будто прошлая боль вдруг вернулась к нему, нахлынула, и не было сил сопротивляться неизбежному.

В Пустыне было страшно холодно.

Ефремов знал всю подноготную этой человеческой выдумки, да в конце концов форма-скафандр могла оградить его даже от космического холода, и тем не менее шел и шел, забыв обо всем, ежась и кутаясь в куртку.

Он вспомнил все. Скупые сведения и пышные гипотезы о сущности Окна промелькнули пред его внутренним взором. Боль Полины умножилась на боль Шварца, а изо всех признаний космолога вдруг высветлилась одна странная фраза: "Вы знаете, Илья, я удивляюсь не силе боли, не ее масштабам, а ее отвлеченности. Мне постоянно казалось, что это какая-то инородная боль. Будто возле сердца трется и трется кусочек металла".