Сады Эдема
Шрифт:
Обитатели «Рая» не вняли второму предупреждению — не поняли сигнала, и потому третья мёртвая кошка, возникшая у входа следующим утром, была снабжена пояснительной запиской, написанной крупными печатными буквами на обрывке рекламного листка: «Это Китти. Я пришла». Обнаружил покойницу один из жильцов, Соломон Штерн, семидесяти шести лет, некогда молодой, удачливый и состоятельный бизнесмен, а теперь разорившийся, одинокий и страдающий бессонницей старый еврей. Выписанное снотворное Соломон накануне проиграл в карты соседу, потому ему не спалось, и он, прокравшись мимо храпящего в кресле Барнса, тихонько выскользнул наружу — покурить. Соломон не стал поднимать гвалт, когда его тапок упёрся в окоченевшую тушку, а аккуратно сдвинув её в сторону, сначала сходил в магазинчик при бензоколонке (заправщик знал старика и отпускал ему в долг, до пенсии), затем под горячий кофе и ласковое утреннее солнце неторопливо выкурил
* * *
Сержант Ральф Строфалино — полицейский в третьем поколении, недавно закончивший академию, никак не ожидал, что первым делом, которое ему поручат, будет убийство кошки. Дедушка Ральфа — капитан карабинеров в Палермо — так успешно то ли боролся с мафией, то ли сотрудничал с ней, что был вынужден сразу после войны в спешном порядке перебраться в Нью-Йорк довольно состоятельным человеком. Оба сына по папиным стопам стали полицейскими, а вот теперь любимый внук мрачно предвкушал грядущие насмешки и подколы: игрушечных котят, с записками на шее, которых будут подкладывать ему на рабочий стол, сдавленное мяуканье за спиной и прочие милые и безобидные проявления полицейского юмора. Но деваться было некуда — отказаться от дела он не мог. Взбешённая заведующая уже позвонила районному полицейскому начальству и даже добралась до местного конгрессмена. Близились перевыборы, и одного намёка на то, как проголосуют все обитатели «Эдемских садов», было достаточно, чтобы политик засуетился и начал давить на полицию. Подозреваемые определились сразу — все помнили скандал, затеянный жильцами кондоминиума, и, конечно же, первое подозрение пало на них. И что было делать сержанту Строфалино? Стучаться во все двери и спрашивать, не подбрасывали ли уважаемые владельцы одного из самых дорогих домов в округе дохлых кошек под дверь приюта для небогатых пенсионеров? Ральф даже застонал вслух, представив себе эту сцену.
В большом зале, где обычно по вечерам играли в лото, выступала местная самодеятельность или устраивались благотворительные концерты, собралось почти всё население «Эдемского сада». Бурное обсуждение шло весь день с короткими перерывами на еду и процедуры. Участвовали все, кто был в состоянии двигаться, кто мог добраться туда хотя бы в инвалидном кресле и был способен несколько минут удержать в памяти последнюю услышанную фразу.
Увлёкшись, все забыли про виновницу, которая безучастно смотрела на суету вокруг, а после ужина, как всегда, собрала остатки с тарелки и пошла звать Китти. Но дверь чёрного хода оказалась заперта по приказу предусмотрительной заведующей, и, постояв в недоумении, женщина уронила кошачий ужин под ноги и молча побрела курить на веранду. К утру она умерла. Тихо и незаметно — во сне. Соседка по палате, правда, рассказывала, что ночью та звала Китти и ругалась, что кошка не приходит. Но соседке не слишком поверили — она была тоже не в себе и после ужина беседовала с призраками. Готовя документы покойной для похорон, заведующая впервые полностью прочла её личное дело, закурила в кабинете, чего не делала уже много лет, и схватила телефонную трубку. Она даже начала набирать номер сержанта Строфалино, но остановилась. Что она расскажет ему? Что по своей халатности только сейчас выяснила, что покойная сорок лет проработала ветеринаром в городской клинике, кастрируя котов, перевязывая трубы кошкам и усыпляя, умерщвляя, убивая каждый день, изо дня в день, из года в год? Что размеры её кладбища с несколько футбольных полей? Заведующая подумала, положила трубку и больше полицию не беспокоила.
Соломон Штерн не участвовал в коллективном расследовании, быстро перешедшем в суд. Приговор был известен заранее, виновные назначены, и теперь обвинители изощрялись, изобретая всё более ужасные способы наказания преступников. Соломон весь вечер молча слушал кровожадный разгул фантазии соседей по «раю». А когда охранник начал разгонять спорящих по палатам, докурил последнюю из купленной в кредит пачки сигарету и пошёл спать (снотворное он выменял на слабительное у толстяка Джеймса, которому было всё равно какую таблетку глотать). Уходя с ещё кипевшего собрания, Соломон довольно громко пробурчал фразу, на которую, впрочем, никто не обратил внимания:
— Послушать вас,
В отличие от Соломона, до нехитрого вопроса — откуда неведомый злоумышленник добыл трёх мёртвых кошек? — юный сержант Строфалино добрался только на вторые бессонные сутки напряжённого расследования. Направление поиска казалось ему перспективным, пока он не выяснил, что в городе двенадцать кладбищ для животных, тридцать четыре приюта и больше полутора тысяч ветеринаров и ветеринарных клиник. Конечно, в каждом из этих мест существовали правила и инструкции, куда девать умерших животных, но Ральф справедливо полагал, что некоторые из работников этих заведений не откажутся от пары долларов за предназначенный для сожжения труп кошки. Когда гордый собой он изложил цифры, план действий и необходимое ему для блестящего завершения дела количество агентов, начальник отделения поскучнел, задумался и, решив, что от конгрессмена он как-нибудь отобьётся, отправил Ральфа подальше — ловить юнцов, ворующих велосипеды.
* * *
Я знаю, что все обращаются к нему коротко — Сол, но мне так нравится его звучное полное библейское имя, что я не могу отказать себе в удовольствии перекатать лишний раз языком три круглых шарика «О».
— Скажите, Соломон — зачем вы написали и прикололи ту записку?
Мы пьём кофе с коньяком на моём балконе. Солнце садится за дальние дома, и низенькие чахлые деревца вдоль улицы отбрасывают длинные и грозные тени. Старик откидывается в плетёном кресле, не торопясь закуривает, и блеклые глаза его под кустистыми бровями неожиданно вспыхивают весёлыми ярко-зелёными огоньками.
— Возможно затем же, зачем вы подбрасывали этих кошек…
Я аж хрюкаю от удовольствия. Старик часто поражает меня быстротой реакции, тем как нестандартно он мыслит и какими порой извилистыми путями приходит к выводам.
— Нет, Соломон — не хватайте меня за язык. Вы же знаете мою версию. Согласно ей, этой бумажки быть не могло — а никто ведь так и не смог найти хоть какое-то другое объяснение происшедшему. А зная ваш хулиганский характер и то, что именно вы обнаружили эту третью кошку с запиской, я предположил, что вы её и написали. И, как выясняется, оказался прав.
Старик подлил себе из серебряного кофейника, добавил сливок. Попробовал, причмокнул и положил два кусочка сахара. Я наполнил его опустевшую рюмку коньяком, и он одобрительно кивнул. Он никогда не приходит с пустыми руками — приносит то маленькую фляжку недорогого спиртного, то упаковку дешёвых конфет. Я всегда преувеличенно радуюсь его подарку и не говорю, что не стоит ему тратиться — ведь пьём-то мы все равно мой коньяк, и всё прочее тоже выставляю я — боюсь обидеть старика. Просто когда наши вечерние посиделки заканчиваются, я сую ему с собой пакет — «угостить соседей», куда и подсовываю что-то из того, что он принёс в предыдущие разы. Конечно, умный старик мою наивную хитрость давно раскусил, но мы оба соблюдаем правила игры. И ещё — он никогда не рассказывает о своей семье, о детях, а спросить я не решаюсь, хотя точно знаю и то, что они у него есть, и то, что к нему никто не приходит.
— Да, я помню вашу теорию. Но больно уж у вас заумно получается — переполненный кошачий рай… или ад, не важно, — добавил он, заметив мой протестующий жест. — Ну, и лишних, значит, назад — на Землю.
— Зато у вас, Соломон, как-то всё плоско выходит, — надулся я. — Я не узнаю своих слов. Вы выхолостили, кастрировали мою теорию, как тех несчастных котов, из которых люди сделали себе сотни миллионов живых игрушек. Да-да, не удивляйтесь. В мире порядка полумиллиарда домашних и бездомных кошек. Я не говорю о диких — их в пять раз меньше. Одной рукой мы разводим их, другой — убиваем, иначе они сожрут нас. Так что да — кошачий «иной мир» должен переполниться. Ведь, творя эти миры, Всевышний не рассчитывал, что мы, нагло взяв на себя его функции, создадим и расплодим такое безумное количество живых душ. И свалим последствия на Него. Но мы отвлеклись — так зачем вы подсунули ту записку?
Старик задумался, пожевал вялыми губами, отхлебнул коньяка.
— Даже не знаю, что вам ответить. В тот момент у меня определённо не было никаких хитрых планов. Вот словно кто-то под руку толкнул. Пошутить, может, хотел. Не знаю.
— Да уж — пошутили… Мир полон шутников со своеобразным чувством юмора, Соломон.
— А что — совсем плохо получилось? — расстроенно спрашивает он.
— Вовсе нет. По-моему — так просто замечательно. Это изрядно оживило весь сюжет с кошками и придало истории неожиданное развитие. Становилось скучно. А так все забегали, засуетились… и полиция… — тут я заметил промелькнувшую у него встревоженную гримасу. — Нет, нет. Не волнуйтесь — я никому не расскажу.