Сады и дороги. Дневник
Шрифт:
Переход до Тули, куда мы прибыли в четыре часа утра. Разместились в чьем-то большом имении: бойцы в доме на полу, лошади на лугу, повозки и кухни во дворе. Спал на кровати, положив под голову седельную сумку, в тесной, основательно обчищенной мародерами комнате: на стене остался один только женский портрет, фотография флоберовских времен, излучавшая мощную эротическую энергию. Перед тем как заснуть, я посветил карманным фонариком на туго стянутую корсетом очаровательницу и позавидовал нашим дедам. Им довелось срывать первые всходы распада.
Во время ночного марша нам то и дело попадалась навстречу падаль. Впервые мы шли прямо на орудийный огонь, залпы звучали где-то рядом, затем слышались тяжелые разрывы снарядов. Справа — веера прожекторов, между ними — желтые, подолгу висящие в воздухе сигнальные ракеты, вероятно, английские.
Поскольку теперь мы в любой момент
На обратном пути разговорился с одним пожилым французом, на своем веку видевшем уже третью войну, причем войну 1870 года — глазами пятилетнего мальчишки. Женат, трое дочерей; на мой вопрос, красивы ль они, невозмутимо повел рукой: «Comme ci, comme cа» [124] . Впрочем, я ощутил в нем при встрече то достоинство, какое придает человеку долгая и многотрудная жизнь.
Очень жарко. В церкви. В одном из боковых нефов множество пожилых женщин, устроившись на соломе, бесчисленными ртами поглощало похлебку из круглых чашек. Ее принесла молодая девушка, которая теперь сидела на скамье, погрузившись в молитву.
124
Так себе (фр.).
Потом на кладбище. Двое мужчин рыли могилу — для старика, третьего из беженцев, что умерли за последние два дня. Они копают на давнишнем месте погребения; один из них извлек на свет чей-то череп.
Вообще для войн и судьбоносных катастроф характерно метание из крайности в крайность. Сначала начало боевых действий представляется совершенно невозможным, а затем — неминуемым. Таким образом, мы пребываем в неопределенности до тех пор, пока, наконец, не грянет гром. Однако гром сей уже давным-давно предопределен в расчетах высшего генералитета. В этом-то и заложена аллегория всей жизненной ситуации. Нам не избежать участия, когда разразится буря.
Размышление во время вчерашней ночной поездки верхом — о механизации смерти, о бомбах пикирующих бомбардировщиков, об огнеметах, о всевозможных сортах отравляющих газов — короче говоря, обо всем том мощном арсенале уничтожения, который приобрел угрожающий размах. Все это только театр, чисто сценическое оформление, сменяющееся вместе со сменой времен и, к примеру, в эпоху правления Тита [125] игравшее не меньшую роль. Уже первобытные народы не были избавлены от такого рода забот; и сейчас можно встретить племена, подвергающие человека самым изобретательным пыткам. Ужасы уничтожения, как на старинных картинах адских мук, всегда сопровождаются тщательным изображением технических деталей.
125
Тит Флавий Веспасиан(39—81), римский император с 79 года.
Но дистанция, отделяющая нас от смерти, всегда остается неизменной. Одного шага достаточно, чтобы отмерить ее; и если мы будем полны решимости и осмелимся на него, тогда все остальное покажется не более чем искушением. Картины, которые встречают нас на этом пути, суть зеркальные отражения нашего бессилия — они меняются вместе со сменой эпох, которым мы принадлежим.
Ночь провели в Тули, вероятно, из-за сопротивления, оказанного наступлению на нашем участке фронта. Французы обороняются на высотах у канала Эн-Уаза, и вчера после полудня 25-й дивизии удалось продвинуться на участке леса южнее Санси. Наша 96-я дивизия пока остается в прежнем районе, однако может выступить с минуту на минуту.
Около полудня марш в направлении Лаона, который располагается на горе и виден как на ладони. Город, где мне случалось уже бывать в 1917 году, живо сохранился в моей памяти
По дороге снова мертвые лошади, две из них плавают в огромной воронке от снаряда. Дальше — подбитые танки. Сильные разрушения на подступах к населенному пункту и в пригородах: ландшафты баррикад.
Невыносимый зной, в городе тоже. Я приказал составить винтовки в шалаши и послал квартирьера в отведенный для нас квартал. Когда во время отдыха я со Спинелли сидел в удобных креслах для бритья, вынесенных нами на улицу из заведения какого-то куафёра, мимо проехал генерал и прокричал мне, что сегодня взят Суассон, а Энский канал форсирован в трех местах.
Размещение на окраине города; я с двумя офицерами занял виллу с большим садом и просторной террасой. Поскольку чрева винных подвалов были еще полны, я откомандировал транспорт, вернувшийся вскоре загруженный бутылками и бочонками с красным вином. Для подобных поручений следует выбирать людей мозговитых, которые быстро соображают, что к чему. Другие, смотришь, возвращаются с уксусом, vinaigre [126] , вместо вина и приносят банки, полные краски, вместо консервов. Потом я велел зарезать корову, поскольку поставленное мясо было сомнительного качества. Прямо с террасы я указал на одну из коров, которые паслись на огородах. Изобилие мяса с незапамятных времен относится к приметам только что одержанной победы.
126
Vinaigre — уксус (фр.).
Большая часть роты вооружилась велосипедами, среди которых можно было увидеть и тандемы, и дамские велосипеды и маленькие мопеды. Полковнику это, равно как и украшение транспорта гротескными символами, показалось верхом безобразия. Он устроил засаду у одного из колодцев и без лишних слов посадил под арест бойца, разгуливавшего возле колонки в тропическом шлеме.
Я пишу эти строки, облившись с головы до ног в ванной, устроившись на террасе и дегустируя ликеры «Cointreau» и «Fine Champagne», обнаруженные нами в домашнем баре. На расстоянии небольшого перехода, у Шэме-де-Дам, слышна артиллерийская канонада: множество дробных ударов, подобно обвалу в горах. Резкие реплики в страшной беседе. Когда слышишь ее так, как я слышу ее сегодня, тогда со всей очевидностью понимаешь, что среди людей, веди они даже хоть самые ангельские речи, настает когда-нибудь предел слову. Начинают говорить эти голоса из железа и пламени, рассчитанные на устрашение, — и тогда сердца до последних глубин подвергаются поистине тяжкому испытанию.
Вечером еще читал Бернаноса [127] — первую книгу, опубликованную этим автором со времени его переезда в Южную Америку. Я нашел ее здесь, в доме, и перед тем как заснуть поразмышлял о положении этого ума, которое может служить поучительным примером. Перед моей поездкой в Париж Штайнер горячо призывал посетить его; и, возможно, лишь его известность помешала мне выполнить его наказ, поскольку среди всех знакомств, к каким можно стремиться, именно знакомство с людьми известными привлекало меня меньше всего. Представляется, что в той степени, в какой мы делаем себе имя, мы теряем в качестве — в том, которое я назвал бы качеством соседа. По мере нарастания известности у толпы, человек утрачивает свое значение как ближний. Это, прежде всего, видно по женщинам: насколько все-таки отзывчивее любая из них, нежели те звезды, что глядят на нас с обложек журналов.
127
Жорж Бернанос(1888—1948), французский писатель, провозвестник духовного обновления на основе католицизма. Борьбу добра и зла он представлял в своих произведениях как схватку Бога и Сатаны. Автор романов «Под солнцем Сатаны» (1926), «Дневник сельского священника» (1936), «Мертвая община» (1940, опубл. 1943) и других. Здесь, скорее всего, имеется в виду книга «Большое кладбище под луной» (1938). Сборник прозы «Дом живых и мертвых» вышел из печати уже после смерти, в 1949 г. Большое влияние на творчество Бернаноса оказало мировоззрение Леона Блуа. Бернанос покинул Францию 20 июля 1938 г. и эмигрировал в Бразилию, откуда вернулся лишь в июле 1945 г.