Сады Солнца
Шрифт:
— То есть Мариса Басси был чужаком, не понимавшим опасности толпы, отщепенцем, который не учел важность амаэ?
— Возможно, он как раз очень хорошо понимал амаэ и обратил его себе на пользу, — сказала Умм Саид. — Как вы можете представить, его поступки интенсивно обсуждались. К сожалению, он погиб в битве за Париж, и мы уже не узнаем правды.
— Его тело так и не отыскали, и я слышала, что он не умер, но возглавил террористов — то есть ваше сопротивление, — заметила Шри.
— Их методы столь же бесплодны, как и прежние методы Басси. Они гораздо менее эффективны, чем коллективный ненасильственный протест.
— Не вижу доказательства преимуществ одного над другим. Вы испробовали буквально все, от бойкота до сидячих забастовок и голодовок. Но вы по–прежнему
— Убеждение путем уважительной дискуссии — тоже ненасильственное сопротивление, — сказала Умм Саид и спокойно долила Шри чаю.
Пока Шри была очень далека от того, чтобы отыскать средство против капризов и истерик Берри. Работа над амаэ стала вещью в себе, как часто случалось у Шри. Она полагала, что Умм Саид ошибается. Родиться и вырасти как дальний — не единственный способ приобрести наклонность к амаэ. Нет препятствий к тому, чтобы модифицировать мозг, сделать его менее восприимчивым к поведению, инициированному базовыми эмоциями, простейшими сигналами лимбической системы. Если эмоции можно привить, создать воспитанием и внешним влиянием, то следы этого процесса запечатлены в мозгу. Их можно обнаружить — а значит, и воспроизвести искусственно.
Шри написала статью с рассуждениями на эту тему, представила ее посредством своего сетевого аватара на нескольких семинарах и конференциях психологов–бихевиористов и неврологов Великой Бразилии. Доклады были встречены хорошо. Работа над амаэ заняла большую часть времени, прошедшего с нападения на антарктическую базу, но Шри сумела обосновать выгоду своих исследований перед надзорной комиссией, рассказав о пользе развитых дальними методов социального и поведенческого контроля для управления поведением масс и влияния на прессу. Шри долгие годы ублажала то одну, то другую фракцию семейства Пейшоту и хорошо понимала, как заинтересовать чиновников и политиков.
Привычные хлопоты заглушали тревогу. А спустя сто шестьдесят один день после рейда на антарктическую базу один из ассистентов Шри, занимающийся поиском данных, нашел на известном научном интернет–форуме анонимный комментарий: «Я надеюсь, вы продолжите просвещать нас своей замечательной и вдохновляющей работой». Это послание содержалось в списке условных экстренных кодов, обговоренных Шри и Альдером, и значило, что Альдер жив и в безопасности.
Остаток дня Шри была на седьмом небе. Господи, Альдера не убили во время рейда! Неизвестно, с кем он, где он, как удрал с Антарктиды, что хочет делать, но главное — он жив, ему ничто не грозит, раз уж он осмелился выйти в сеть и оставить послание. Конечно, нельзя писать ответ или вообще хоть как–то реагировать на новость. Когда Альдер будет готов, он выйдет на связь сам. Он храбрый, умный, предприимчивый. Он скроется от властей, найдет способ призвать сторонников, отстроить исследовательскую базу.
А тем временем Берри переехал из Парижа в Камелот на Мимасе и организовал другой клуб, на этот раз с командой молодых дальних. Новое поколение, созревшее после войны и не сумевшее отправиться в обычное путешествие из–за ограничений альянса, не находило себе покоя — словно птицы, запертые в клетках, когда приближается время лететь на юг. Тревога и фрустрация выливались в протест — от мелкого вандализма и отказа выполнять свои обязанности до антиправительственных текстов и рисунков и постоянно увеличивающегося приема психотропных наркотиков. Некоторые даже пытались обосновать свое поведение неуклюже оформленной нигилистической философской доктриной, основанной на ситуационизме двадцатого столетия и нескольких разновидностях анархизма. Берри и его новые друзья организовали клуб в свободной зоне Камелота и собирали там адептов и приверженцев новой доктрины. Они верили в полное вымирание социальной иерархии, в оценку всего по содержанию, а не по категориальной принадлежности, в метафорический анализ всего и вся, от языка до культурной идентичности, с помощью набора изобретенных математических и педагогических формальных языков. Во всем этом отчетливо ощущалась игра, насмешка, вызов. Если оборвать все связи, классифицировать любое явление и вещь только по сиюминутной ценности, жизнь потеряет всякий смысл. Любое явление, включая и саму доктрину, представляется в лучшем случае причудливой забавой или шуткой. Но Берри воспринял доктрину и ее выводы очень серьезно. Он верил в то, что клубные ритуалы: мерный рокот первобытных ритмов, дикие хаотичные танцы, сложные светомузыкальные шоу, психотропы, активизирующие выделение серотонина и создающие подобие так называемого океанского настроения, когда чувствуешь, как твое «я» растворяется в окружающем, — нечто большее, чем просто способ ненадолго убежать от опостылевшей действительности. Берри считал, что игра химии и музыки — это настоящее религиозное просветление, трансцендентный экстаз, приближающий к богу.
Из–за этого Шри рассорилась с сыном. Она предложила воссоздать такое же состояние при помощи магнитно–резонансной томографии с обратной связью, специально сконструированных вирусов и прочих процедур, манипулирующих информационными каналами мозга. Шри сказала, что это поможет ему справляться с перепадами настроения, а Берри ответил, что она пытается превратить его в покорного зомби. Спор пошел на высоких тонах, с взаимными оскорблениями. Тогда Берри сидел уже на целой батарее психотропных. После ссоры они перестали общаться.
Шри занялась работой. Ничего другого не оставалось. Работа составляла ее суть, была неотъемлемой частью. Время шло, новых известий от Альдера не появилось.
Когда миновал год с небольшим после рейда на антарктическую базу, симпатизирующий Шри офицер с Титана сообщил, что отыскалось убежище Авернус.
Шри в тот же день вылетела с Дионы на Титан. Она не позаботилась о разрешении от Эуклидеса Пейшоту или о военном транспорте. Она потребовала шаттл, направилась прямо на Титан, села на бразильской базе у Танк–тауна, на берегу моря Лунина. Спустя четыре дня она на борту дирижабля направилась к северному краю Ксанаду, области величиной с континент у экватора Титана.
Суровая гористая местность напоминала предгорья Гималаев: неровные, сдавленные гряды холмов, рассеченные тектоническими разломами и руслами рек. Как и Гималаи, эту местность создало столкновение двух плит коры. Хотя в случае Титана плиты лежали на океане богатой аммиаком воды, а не на расплавленном камне мантии. Логово Авернус пряталось на краю извилистой долины между грядами утесистых гор. До того как тектоническая активность подняла долину, она была руслом, прорезанным потоками жидкого метана и этана после редких, но свирепых бурь на экваторе. Теперь дно долины стало плоской равниной, усыпанной гидрокарбонатным песком, окаймленной скалами из аммиачно–водяного льда, твердого как камень, изрезанного каньонами и ложбинами, начинающимися от сколов у самых вершин и заканчивающимися внизу треугольными кучами обломков.
Шри настояла на том, чтобы идти пешком — и в одиночестве. Ей хотелось своими глазами оценить место, где укрывалась Авернус, прикоснуться к его сути.
Над головой вздымались отвесы, испещренные такой густой сетью расщелин, что конусы обломков внизу слились в непрерывный склон, плавно спускающийся к плоскому днищу долины, засыпанному черным гидрокарбонатным песком, изрезанному извилистыми руслами. Песок смело в низкие длинные дюны с гребнями, перпендикулярными обрывам. Дирижабль встал над одной из них, будто растопырившийся скат, и, зацепленный причальными канатами, дрожал под суровым ветром. На дальней стороне долины похожий на пилу хребет тонул в вездесущей оранжевой дымке.
Черная ледяная крошка лопалась, будто попкорн под ботинками скафандра. Шри с трудом топала вверх по пологому склону. Она привыкла жить на Дионе легкой, как птица. После двух десятых земного тяготения кости казались сделанными из камня, а на спину будто села злобная мстительная старуха. Пока Шри добралась до выровненной площадки размером с футбольное поле у навеса, где Авернус прятала небольшой самолет, профессор запыхалась и облилась потом.
Поисковая партия содрала фуллереновое камуфляжное полотнище. Самолет был ярко–красный, с большим пропеллером на носу, куцыми крыльями и закрытым кокпитом. Он бы показался вполне уместным и на Земле.