Сады Солнца
Шрифт:
Снова повисло молчание.
— …Все–таки самые лучшие закаты я видел у Сатурна, — выговорил Кэш, чтобы хоть как–то продолжить беседу. — Солнце идет за кольца, светит из–за сатурновского лимба. Здорово.
— Чудесный вид, — согласился Луис.
— Будто взрыв тысячи водородных бомб.
— Ты и в самом деле помнишь эту хрень?
— В смысле до того, как меня приложило? Я сейчас уже сам не понимаю, — признался Кэш. — Я просто знаю, что мы с Верой Джексон на той операции влетели в атмосферу Сатурна. Глубокая разведка, хм. Я знаю, что эти пираты — ну, которые зовут себя «призраками» — послали за истребителями дроны, а мы ушли от драки, выскочили в открытый
— Ты был, не сомневайся.
— Ты ее встречал потом? Ну, Веру? — спросил Кэш.
— Мне кажется, она вернулась в Европу. Не знаю, летает она еще или нет, — сообщил Луис, отхлебнул чаю и добавил: — Ты хоть раз общался с ней с глазу на глаз?
— Вот это я очень хотел бы вспомнить.
— Думаю, ты уж точно пытался с глазу на глаз — как и все мы, — заверил Луис. — Она — чудесная штучка. Суровая — но чертовски красивая. Но деловая донельзя.
— Из того, что я видел, — пилот она отменный.
— Ну да. Мы все не очень–то хотели тащить европейцев в нашу программу. Но политики согласились, пришлось идти на компромисс. Никто не получил того, чего по–настоящему хотел, все на полпути. Для политики оно, может, и самое то — но не когда пилотируешь боевые самолеты. Сам знаешь, когда начинается дело, всегда жмешь до упора. Какие уж тут компромиссы. Но хотя тогда я бы ни за что не признался, сейчас скажу откровенно: кое–кто из тех европейцев знал, как оно в небе. А Вера Джексон была лучшей из них. Почти как мы.
— А мы были хороши, уж это я помню, — добавил Кэш.
— Но ты и сейчас в небе, — заметил Луис.
— Не на J-Два. Но да, оно летит, куда направишь, проворное и быстрое. Построено из новых композитов, которые мы сперли у дальних. Легкое и прочное, как паутина. С другой стороны, если без груза, то и не думай взлетать при сильном встречном ветре. И потолок чертовски низкий, всего четыре километра. То есть, когда летишь над горами, нужно ловить восходящие потоки, а если гроза, приходится идти под ней и молиться, чтобы не попасть в вихрь, который прижмет к земле. Но ведь летаешь же.
Кэш допил пиво и швырнул длинногорлую бутылку в мусорную корзину. Бутылка ударилась о край, кувырнулась и залетела внутрь. Кэш улыбнулся. Он пытался расслабиться и думать о визите старого приятеля как о дружеской, ни к чему не обязывающей посиделке, как с ребятами в пабе. Оттянись, плюй на все, поболтай о давно прошедшем. Ничего серьезного. Ничего, способного обернуться против тебя.
— Снабжение — большей частью работа плевая, но иногда попадаешь в переделки, — сказал Кэш. — К примеру, две недели назад я летал в лагерь на передней линии. Он на краю пустыни, выглядит как и все остальные: трейлеры, палатки посреди ничего, акры голой земли, спрыснутые квазиживым полимером, чтобы не унес ветер, посадки деревьев, ирригационные канавы, ловушки для росы… А приземляться надо на подъездную дорогу, потому что нет полосы. Наш корпус мастеров–ломастеров использует крошечные самолеты, потому что они сядут где угодно. В общем, ветер в кои–то веки подул в пустыню, я развернулся, чтобы сесть при встречном ветре — тогда и пробежки почти никакой. И вот я кружу в сотне метров над землей, иду к лесополосе и вижу внизу конных ублюдков, будто вылезших из старых добрых времен. А они принимаются палить в меня.
— А, так у вас тут знаменитые бунтовщики? — спросил Луис.
— «Всадники свободы»? Да нет. Они не лезут к нам, мастерам–ломастерам. Мы — просто рабочие руки, вкалываем, как и все остальные, и ради доброго дела: отвоевываем землю у пустыни, снова делаем Техас и все то, что раньше звалось Соединенными Штатами Америки. Нет, всадники с нами не ссорятся.
Кэш вдруг понял, что говорит о том, о чем Говард просил помалкивать, и осекся.
— …В общем, про тех ублюдков: они — простые бандиты, — заключил Кэш. — Я и не понял, что это они делают, пока пуля не пробила боковое окно и не прошла рядом с головой. Они мне продырявили и правое крыло и так разозлили, что я вернулся и обстрелял выродков. Я ж ношу пистолет на случай, если придется садиться посреди ничего. Я знавал парня, которому пришлось сесть в холмах к югу отсюда. Он летал на конвертоплане вроде твоего. Отказал мотор. Парень решил не сидеть у своей птички и не ждать, пока спасут, пошел пешком — и стал медвежьим обедом.
— Да уж, весело, — заметил Луис. — Восстанавливаешь природу, она восстанавливается и кусает тебя в зад.
— Сомневаюсь, что съеденному было смешно, — сказал Кэш. — В общем, я связался по рации с ребятами в лагере, сообщил, что у них бандиты на периметре, а потом вернулся к ублюдкам. Я шел так низко, что поднял настоящую пыльную бурю, зажал штурвал коленями и выпустил обойму в разбитое окно. Понятно, я знал, что не попаду, но я хотел показать, что дерьма не потерплю. Люди из лагеря тоже начали стрелять, прикончили одного и отогнали остальных.
А убитый оказался мальчишкой лет тринадцати–четырнадцати — зубы обточены, чтобы стали остроконечными, на спине рисунок из рубцов, тату на лице. А на шее — ожерелье из человеческих ушей. Вонял мальчишка, будто хорь.
Кэш вытянул новую бутылку из холодной воды в охладителе. Четвертая. Но, черт возьми, ведь встретился со старым приятелем, не видел его лет шесть–семь. Ведь особый повод.
— Ты все еще крут, — заметил Луис. — Это хорошо.
— На самом деле, глупость — но в тот момент показалось, что так надо.
Эх, как хорошо заходит холодное пиво! Как раз на жару и ветер, выдавливающий влагу из тела.
— Когда я впервые тебя увидел, то подумал, что ты уже сдался, — сказал Луис.
— То есть?
— В смысле в такой одежде…
— Одежда? Ну, мы так все, когда не на службе. АР-Шестьсот шестьдесят девять — команда свободная, — пояснил Кэш.
Он был в джинсах и майке и в красных кожаных сапогах ручной работы — самом дорогом своем имуществе. А Луис Шуарес всегда был элегантным до чертиков сукиным сыном. Под экзоскелетом — черные шелковые брюки, белый пиджак со стоячим воротом. Луис провел последние шесть лет почти сплошь на Луне, и, несмотря на генную терапию и интенсивные упражнения, его мускулы не могли справиться с земной гравитацией. Его шею укрывал бледно–желтый шелковый шарф, концы напомаженных усиков истончались в острия, ершик на голове был настолько коротким, что напоминал щетину. В его зеркальных очках Кэш видел себя и закат за своей спиной.
— Если бы я вылетел в лагерь, одетый как ты, меня, наверное, пристрелили бы реднеки — ну, после того как перестали бы хохотать.
— Я боялся, что ты совсем распустился и перестал следить за собой, — улыбаясь, сказал Луис. — А ты, оказывается, просто приспособился к местным.
Кэш поставил бутылку на пластиковый стол и стиснул пальцами основание носа. Приходила головная боль. Стучала в череп. У Кэша в последние дни часто болела голова. И, похоже, ничего с этим нельзя было поделать.