Сады Солнца
Шрифт:
— Он скажет нам, кто их послал!
Но бандиту прострелили оба легких. Когда Кэш перевернул его на спину, тот закашлялся, разбрызгивая кровь, — и умер. На квазиживом камуфляже замелькали темные кляксы — костюм пытался приспособиться к цвету пыли, смешанной с кровью.
— Кто они? Армия? — спросил Арни.
— Армия окружила бы лагерь АР танками. Думаю, это охотники за головами — и, на наше счастье, любители. Если бы они по–настоящему знали свое дело, ударили бы по нам сразу на выходе с моста.
Кэш обыскал мертвеца, но не обнаружил никаких документов, только три запасных
Альдер Хон–Оуэн.
Все согласились, что нельзя возвращаться в лагерь АР. Очень похоже, что предатель именно там. Арни Эколс вышел по телефону на связь с коммуникационной сетью диких, договорился о встрече. Мертвых похоронили у дороги, раненых уложили в гамаки, закрепленные между парами лошадей, и пошли через луга в пустыню за ними. Вечером странники повстречались с группой диких, вставших лагерем в глубокой расселине. Дикие повели на восток, пересекли реку по бродам между цепочкой островов. Когда звезды начали тускнеть, странники наконец прибыли в лагерь среди гор за рекой.
Левое плечо Альдера Хон–Оуэна было раздроблено винтовочной пулей, во время поездки к лагерю развилась пневмония. Из большой базы АР у Омахи приехал медтехник, повозился над раной и сказал, что Альдеру нужна операция и послеоперационное лечение, которое возможно лишь в больнице. Альдер отказался покинуть лагерь, техник воззвал к остальным, но те поддержали вождя.
— Он может потерять руку, — сказал техник.
— Это лучше, чем потерять жизнь, — заметил Кэш.
Техник оскорбился, посчитав, что под вопросом его профессионализм, и спросил об этом. Кэш ответил, что ничуть не сомневается во врачебной квалификации техника, и добавил:
— Один бандит удрал, а у него наверняка есть дружки. Он мог рассказать и военным, надеясь на часть награды. То есть нам нельзя показываться там, где нас могут искать.
Альдер был молод и силен. Через несколько дней он уже использовал сеть диких для того, чтобы следить за расползающимся по Великой Бразилии бунтом и говорить с лидерами ячеек «всадников свободы» в городах, разбросанных по всей огромной стране. Неделей позже Альдер выбрался из постели и ковылял по лагерю, потел и кривился, поминутно садился передохнуть — но шел дальше. Еще через две недели Альдер перестал употреблять болеутоляющие средства и объявил себя полностью готовым к путешествию.
На следующий день они с Кэшем и парой диких поехали в песчаные холмы за лагерь. Рука Альдера лежала в петле из черной ткани и была прибинтована к груди, — но он отлично управлялся с лошадью одной рукой, и если при этом рана тревожила его, то он никак не выказывал признаков боли. Путники остановились у рощицы народных деревьев, таких зеленых и буйных, в мелкой широкой долине за хребтом, присели в тени среди узловатых корней и черных канатов симбиотической наномашинерии, вцепившейся в скалу, перекусили хлебом, сыром и маринованными помидорами. Альдер сказал, что Кэшу следовало бы ехать на восток и повстречаться с кое–какими знакомыми в Индианаполисе. Тем нужен пилот.
Кэш поднял руки, чтобы показать, как дрожат пальцы.
— Мне нужно закинуться стаканом–другим, чтобы сесть за штурвал. Вряд ли кому с того может быть польза.
— Возможно, мой друг смог бы помочь тебе. У нас мало тех, кто умеет водить шаттлы, а ты уж точно единственный, кому я доверяю.
— Ты имеешь в виду космические шаттлы?
— Да. Те, на которых можно полететь на Луну, когда придет время, — сказал Альдер.
4
Новости о растущих в Великой Бразилии беспорядках просочились в Трасти–таун от сочувствующего европейского ученого, который сотрудничал с одним из геномагов. Но большинство надзирателей посчитали, что ни к чему хорошему беспорядки не приведут. Великие семьи могущественны. Всякое недовольство будет безжалостно подавлено, и в конце концов ничего не изменится.
— Надзирателям надо верить, что революция захлебнется. Они лично заинтересованы в сохранении статус–кво, — пояснила Эми Ма Кулибэли Фелису Готтшалку. — Надзиратели, возможно, и не осознают сами, но они политизированы настолько же, насколько и обычные заключенные.
— Беспорядки — не революция, — ответил Фелис. — Смутьяны и зачинщики, может, и хотели бы сделать свой бунт революцией — но до сих пор ни у кого не получалось. И вряд ли получится когда–либо.
Они играли в шахматы, и, как обычно, Фелис попал в безнадежный эндшпиль — однако сдаваться не спешил, надеясь на ошибку Эми, хотя опыт давно показал: она не ошибается.
— Насколько я понимаю, обычным людям Великой Бразилии пришлось платить за Тихую войну, оккупацию систем Сатурна и Юпитера — а большие кланы богатели на украденных технологиях, — заметила Эми. — А теперь правительство хочет воевать с Тихоокеанским сообществом из–за кусков льда в пустоте. Дочерей и сыновей призовут в армию, исчезнут последние крупицы свободы, города превратятся в мишени для вражеских ракет. Людям надоело. Они хотят перемен.
— Но ведь простым хотением ничего не изменишь, — сказал Фелис и передвинул пешку на шестую горизонталь, угрожая уцелевшему слону Эми.
— Это ты из личного опыта? — с лукавой усмешкой осведомилась она.
Пару недель назад она коротко остригла волосы и выкрасила их в иссиня–черный цвет, а теперь накрасила и губы темно–пурпурной помадой, положила черные тени под глазами, подчеркивающие хрупкую белизну кожи.
— Нужно понимание того, что и как следует менять, — заметил Фелис.
— Возможно, они хотят того, что было у нас до войны, — сказала Эми и передвинула ладью на клетку в сторону. — А не хватает лишь вождя, который бы показал правильную сторону.