Сады Солнца
Шрифт:
— Мэм, я в точности не могу сказать. Я служил под его началом — но не знал его.
— Был он добрым? Мудрым? Или жестоким и капризным, как утверждают его враги?
— Я бы сказал, что он знал себя, — ответил Кэш. — Он понимал, чего хочет, и знал, как добиться желаемого. Я слышал, что он бывал вспыльчивым и свирепым, — но сам я ничего такого не видел.
— Он был способен на убийство?
— Мэм, он был хорошим офицером. Я это знаю.
— Хорошим офицером. Да. В конце концов, он ведь выиграл войну, — сказала старуха.
Она произнесла эти слова без горечи — констатировала факт. Потом они с Кэшем стояли молча. Там, где землю не защищала листва деревьев, по лужам и грязи скакали дождевые
Наконец садовница нарушила молчание:
— Когда я узнала о смерти дочери, я решила вернуться на Землю. И я рада этому решению. Я долго создавала сады в бутылках: герметичные экосистемы, идеально ограниченные стенами, неспособные превратиться во что–то кардинально новое. Застывшие узоры. Конечно, иногда очень сложные — но застывшие. Я забыла о том, насколько динамичны земные сады, как они подвержены капризам погоды и вторжению чего угодно снаружи, любому случайному воздействию. Я могу с большой точностью определить, как будет выглядеть этот сад через пять лет, если его оставить без присмотра. Но через век? Здесь может быть и дикий лес, и заросли колючих кустов, и болото.
Кэш обрадовался смене темы и с радостью подхватил новую:
— Наверное, надо постоянно отбиваться от природы, чтобы сохранить хоть что–нибудь в первоначальном виде.
— Такой взгляд подразумевает, что сад отделен от природы, — сказала старуха. — Но это неверно. Они соединены так же, как и мы. Нет, сад — попросту кусочек мира, на который мы наложили наши представления о красоте. А откуда наш идеал красоты, как не от природы, в конечном и начальном счете? Мы всегда хотим исправить, улучшить природу… Вы знаете, что за дерево защищает нас от дождя?
— К сожалению, я мало знаю о деревьях и всяком таком, — признался Кэш. — Я видел много глухомани за последние полгода, и многое мне очень даже понравилось. Но к знанию я не приблизился ни на шаг.
— Это сапиум салоносный. Впервые его в эту страну — в то, что было Соединенными Штатами Америки и, по словам нашего друга полковника, все еще осталось, — привез Бенджамин Франклин, один из наших первых ученых. Он привез сапиум в конце восемнадцатого столетия ради масла для свечей и ламп. Садовники полюбили дерево за чудесные тона осенней листвы. Но, хотя полезное и красивое, это дерево крайне агрессивно. Оно быстро растет, его палые листья испускают вещества, делающие землю непригодной для других растений. Под ним ничего не растет. Так должны ли мы осуждать сапиум за это? Или нам следует исправить его, сделать чуть менее агрессивным, чуть более красивым?.. Кое–кто считает, что мы похожи на сапиум. После выхода из Африки мы стали агрессивней, упорней и разрушительней любого другого животного либо растения нашей планеты. Мы изменили мир так же необратимо, как Чиксулуб либо Деканские траппы. Когда–то я тоже считала так. Но теперь я считаю нас чем–то большим, чем просто разрушительной силой. В нас больше доброго, чем злого. Мы не враги природы, и мы не отделены от нее. Мы — садовники, способные превратить в сад не только Землю, но и множество миров за ее пределами.
Затем старуха извинилась и пошла кричать на робота, который непонятном образом застрял в вязкой земле на дальней стороне гробницы.
Вечером третьего дня, когда Кэш развлекался с дисплеем, со стороны фасада донесся шум подъезжающих машин, мужские и женские голоса. Кэш скользнул в приемную, к полкам, загроможденным устаревшей электроникой, к мебели, укрытой белыми полотнищами, и отдернул пыльную занавеску. За окном полицейские в клеенчатых плащах, с пластиковыми мешками на шлемах суетились вокруг джипов и лимузина. Подъехавших заливал свет прожекторов, которые покрывали весь фасад дома, дождь летел, будто сквозь полотнища белого сияния, барабанил по машинам и полицейским.
Кэш похолодел от страха и кинулся на кухню, надеясь выйти через заднюю дверь. Но путь преградил робот. Он сообщил, что полковник желает видеть Кэша в холле.
— В чем дело? Зачем тут полицейские? — спросил тот.
— Сэр, мне никто ничего не говорит, — ответил робот и повел Кэша к большому парадному холлу, где полковник Стэмфорд разговаривал с грузным мужчиной в черном костюме, за спиной которого терпеливо ждали полдюжины мужчин и женщин. С ними была и садовник, с ее зеленого плаща на мраморный пол капала вода. Когда Кэш подошел, грузный мужчина посмотрел на него, улыбнулся, сверкнув зубами, ослепительно белыми на фоне черной, аккуратно подстриженной бороды, и протянул руку.
— Я — Луис Фонтейн. Капитан Бейкер, мне очень приятно видеть вас. Я слышал о вас много хорошего.
Кэш потряс протянутую руку и сказал, что хотел бы соответствовать хоть малой толике того, что о нем рассказывают.
А потом полковник сказал Кэшу:
— Я полагаю, вы уже встречались с Авернус.
Садовница потрясла руку Кэша, но не отпустила, а внимательно посмотрела Кэшу в лицо и произнесла:
— Думаю, настало время для разговора о том, как я могла бы помочь вам.
6
Спустя шесть дней после смерти Гетера Лайла Фелиса Готтшалка подняло с постели отделение тюремной охраны. Произошло новое убийство, на этот раз подопечного Фелиса, Джаэля Лай Ли. Он раньше был сенатским лидером в Афинах на Тетисе. Бразильцы сместили его по надуманному обвинению и заменили человеком посговорчивее. Джаэля задушили и его кровью написали на стене ванной «Эдз Желот». Допросам подвергли всех в бараках, включая Эдза и Фелиса. Того накачали «сыворотками правды», надели ЯМР-шлем и два часа расспрашивали. Фелис честно отвечал, что не имеет ни малейшего понятия о последнем убийстве, и был в конце концов возвращен в Трасти–таун. За главным шлюзом ожидали несколько приспешников Эдза. Когда Фелис прошел мимо, ему в спину спросили, кого он собирается убить следующим.
Он пошел прямиком в клинику. Там ожидали Бель Глайз и Эми Ма Кулибэли.
— Мне нужно переговорить с тобой с глазу на глаз, там, где нас бы не подслушали, — сказал он.
— Нам с Бель тоже нужно поговорить с тобой, — сказала Эми, — а это место не хуже любого другого. Бель разобралась с подслушивающими устройствами.
— Мы хотим, чтобы ты помог нам отыскать убийцу наших друзей, — попросила Бель.
— Ты же сказала мне, что Гетер Лайл убил себя, — возразил Фелис Эми.
— Все мы живем в обстановке чудовищного стресса, а Гетеру приходилось тяжелее других, — заметила Эми. — Гетеру постоянно казалось, что администрация узнала о его делах. Потом, когда его тело нашли в полях, я отчаянно уцепилась за версию самоубийства. Я надеялась, что это — самоубийство. Но смерть Джаэля показала, что я ошиблась.
Женщины объяснили Фелису, что перед войной Гетер Лайл интенсивно исследовал так называемый софт свободы — коды, когда–то использовавшиеся революционерами для того, чтобы уйти от систем наблюдения капиталистических режимов далекого прошлого. Гетер и несколько его друзей, допущенных к компьютерам по работе, использовали принципы тех давно умерших активистов, чтобы создать простой ИИ, внедрившийся в тюремную сеть. ИИ мог включать и отключать имплантаты заключенных, создавать «слепые пятна» в системе наблюдения и обеспечил тайный выход в систему бартера, дававшего заключенным товары взамен на пластики и биохимикаты, собранные с полей вакуумных организмов. Гетер Лайл с друзьями заказали скафандры и прочие необходимые вещи, подделали списки имущества и фактуру товара, чтобы скрыть истинную природу контрабанды.