Сага о двух хевдингах
Шрифт:
— Знаешь, какой я была смолоду? — усмехнулась Дагна. — Вепрь, я вроде бы видела бочонок с хельтовым медом на драккаре!
Вепрь быстро сходил за тем бочонком, поставил перед ней.
— Второй раз за всю жизнь поведаю об этом, а потом навсегда забуду. Забыть бы только… Вы когда-нибудь видели девок, что в хирд пошли? Пригожих там нет, да и родом они не вышли. Ни приданого, ни личика свежего, ни семьи крепкой. Зато есть злость. Яркая, обжигающая, едкая злость на жизнь, на отца с матерью, на богов, что отвернулись от тебя с младенчества. Надо мной смеялись, меня били, в меня швыряли навозом и камнями. Свою первую руну я получила на десятой зиме, убив своего обидчика. Не нарочно. Он колотил, я отбивалась, упала, схватила его за ноги и дернула, а он разбил голову об острый лед. После того меня стали бояться,
Она махом выпила целую кружку хельтова меда. Когда я пил его чистым, меня тогда с нескольких глотков повело, а она даже не раскраснелась.
— Не сразу я заметила, что стала хорошеть. Побелела кожа, кривые зубы встали иначе, волосы загустели, глаза заблестели. Всё, о чем я думала, когда смотрела на себя в воду, стало сбываться. На седьмой руне мне пришлось уйти из хирда. Я даже поменяла имя, так как никто меня не признавал в новом обличье. К восьмой руне я шла три зимы. Я понимала, что красивая воительница без хирда никому не нужна, а в хирде у меня никак не получалось остаться. Даже когда я сама собрала хирд, не сложилось. Сколько раз я жалела, что выпросила у богов такой дар! Потому мне приходилось ловить и убивать тварей не как хирдманы, которые толпой навалятся и тыкают копьями, а хитростью. Ведь я была одна! Придумывала ловушки, приманки, готовила подходящее оружие, училась им владеть. Порой я бралась за такую работу, от которой отказывались хирды в два десятка хускарлов. Порой меня нанимали только на спор, я привыкла спорить и доказывать, что ничуть не хуже прочих. И вскоре обо мне прослышали все Северные острова.
— Зачем же ты ушла в другие земли? — спросил Трудюр, подсаживаясь к Дагне ближе.
Она допила третью кружку и пихнула его в бок так, что его снесло с бревна.
— Это всё из-за десятой руны. Как только я доросла до хельта, дар усилился. Так всегда бывает. Я уже не хотела ни красоты, ни мужских взглядов, да и нечего уже было менять. Но стало хуже. Ко мне подходили даже те, кто меньше рунами, и требовали, совали серебро и золото, дарили корабли, трэлей, ткани. Особенно старался один ярл. И так он старался, что мне оставалось либо убить его, либо сдаться. Убить значит навлечь на себя кровную месть. И я решила уйти.
— А что, в Альфарики твой дар ослаб?
Альрик слушал ее очень внимательно. Тулле же прикрыл здоровый глаз и будто заснул.
— Вроде бы нет. Но тут всё иначе. В Альфарики хельтов не так много, и чаще всего это люди богатые зимами. Они умеют обуздывать свои страсти, к тому же все давно женатые, со взрослыми сынами и внуками. И они понимали, что жениться не смогут, а по доброй воле взять меня не выйдет. Слабых я привыкла отпугивать рунной силой, дуракам ломала носы и руки, и с меня даже виры не брали, ведь это они пошли против обычая. А еще тут хорошо, что все города под разными князьями. Было такое, что один князь захотел меня в наложницы взять, так я просто ушла оттуда в другое княжество. А вот с ремеслом выходило худо: никто не хотел нанимать бабу, к тому же без хирда. Здесь справляются с чудищами сами, особенно когда нужно кого-то до шестой руны поднять, и отдавать благодать с серебром никто не хочет. Я жила на то, что привезла с Северных островов, училась живой речи, ездила меж городов, убивала нападавших, знакомилась с людьми… А потом бонд в какой-то деревушке попросил меня убить чудище, что повадилось скот таскать. У него всего пятеро воинов было, да и те воины лишь на одну половину, а на вторую половину помощник кузнеца, гончар, плотник, кто-то там еще, и все карлы. Не хотел он почем зря людей терять, потому и согласился взять бабу-хельта. Тогда я и встретила Хотевита.
Живичи тоже слушали. Зря, наверное, Дагна говорит перед ними. Они же не ей служат, а ее жениху или вовсе отцу Хотевита, перескажут каждое ее слово и хорошо, если не переврут
— Он первый живич, который восхитился моей силой. Первый муж, который не испугался своей слабости передо мной. И первый человек, который захотел меня в жены, несмотря на мои зимы, безродность и ремесло. Он пошел против отца, получил шестую руну не в срок и не по обычаю, даже готов был уйти из рода и стать хирдманом возле меня.
— Такие были и прежде, верно?
Дагна вздрогнула, услыхав мягкий голос Тулле. Он всё еще сидел с закрытыми глазами, но лицо повернул так, будто мог ее видеть.
— Были, ты прав. Но я тогда только смеялась. Я хотела получить двадцатую руну и увидеть, что дальше, какую силу даруют мне боги. А как получила десятую, съела это Бездново сердце, поняла, что дальше нельзя. Дальше я не пройду.
— Потому что женщина? — снова Тулле.
— Наверное. Хотя нет. И да. Нет, потому что дальше нужен хирд. Нельзя дальше идти одной. От слабых тварей благодати чуть, а сильных одной хитростью не убьешь, нужна дружина. Да, потому что я испугалась. Оно меняет тебя, сильно меняет. Смогу ли я понести? Смогу ли разродиться? Какими будут дети? От мужчин-хельтов и даже сторхельтов рождаются обычные дети, но я ни разу не слышала про детей женщин-хельтов. Да и много ли таких было? В Северных морях есть бабы-хирдманы, но часто ли они доживают до шестой руны? Хёвдинги ведь всякие бывают. Альрик, вот ты бы взял женщину в хирдманы?
— От одной проку не будет, только свары в хирде пойдут. А много где их взять? Да и зачем? На корабле им ссать неудобно, в кровавые дни на тварь не возьмешь, иначе приманит раньше времени.
Теперь я знал, что такое кровавые дни у женщин. Фридюр мне объяснила. И тайна про девочек и их первую кровь разъяснилась.
— О том и говорю. Ладно, поговорили. Завтра выйдем, как рассветет. Озерную тварь чаще по утру видели. Попробуем овцой приманить.
Мы выискивали эту тварь уже пять дней. Не просто ходили взад-вперед по озеру с овцой, болтающейся на веревке позади корабля, но еще вымеряли глубину. Где-то было глубже, где-то мельче, но чаще выходило пятнадцать-двадцать саженей по живичским меркам. А Коршун чуял руны через воду. Дагна проверяла его и на это: отправляла хельта в реку, и Коршун говорил, когда чуял его приближение.
Озеро велико, и тварь вряд ли сидела на одном месте, забившись под корягу. Или наоборот, спряталась в каком-нибудь омуте, что глубиной в сорок саженей, и дар Коршуна уже не дотягивался туда. Но что-то еще помимо обхода всего озера Дагна не придумала. Мы уже искупали в воде и живую овцу, и дохлую, и изрядно протухшую, пускали кровь в воду, а тварь всё не появлялась.
— Может, это и не тварь вовсе, а большая рыбина, — предположил я вечером пятого дня. — Бывают же сомы длиной с лодку! Или та же хуорка, что легко топит корабли, а сама при этом ни единой руны не имеет. Или киты!
— Может, — откликнулась Дагна. — И тогда я проиграла спор. Кто поверит, что все эти годы скармливал овец сому?
— Сомы на лодки не бросаются, а вот детей притапливают, — сказал Велебор. — Поспрашивать бы, не пропадают ли в какой прибрежной деревне дети?
— Они везде пропадают, — усмехнулся другой живич.
— Да, но вдруг где-то чаще?
Дагна подумала, а потом покачала головой.
— Надо было раньше разузнавать, а сейчас только время зря потратим. Пока все деревни обойдем, пока спросим. Многие и не заговорят с нами, с мрежниками, а потом по всей Альфарики пойдет молва, что северяне детей крадут… К тому же, если в деревнях верят, что это бог, а не тварь, так они могут и сами детей топить, в дар.
Альрик все эти дни сидел за правилом и молчал, будто обычный кормчий. И Тулле всегда находился рядом с ним, иногда напевал что-то вполголоса, иногда клал руку на голову Беззащитному, и всякий раз, когда я это видел, пугал меня. Значит, Альрику не лучше. Значит, тварь внутри него не спит.
Сейчас же он крутил в руке веточки, что-то плел и, не отрывая взгляда от поделки, словно невзначай спросил:
— А что, если тварь боится? Говорили ли корабельщики что-нибудь о ее рунах? Сколько рун они увидели?