Сага о двух хевдингах
Шрифт:
Что особенно злило воеводу: там не было ни одного мертвого мрежника!
Жирные собрали всех своих воинов, даже несколько родовичей отдали, да и Красимир послал десяток дружинников. И вся эта дружина не смогла никого убить? Нет, наверняка, кого-то да убили, только хитрые мрежники забрали своих мертвецов с собой. Может, чтобы достойно похоронить?
Они забрали с собой и Дагну, что было на руку воеводе. Если бы задумка Жирных удалась, и их люди приволокли бы девку в Велигород, то отходчивые горожане бы спалили колдунью, а потом простили бы Жирным их оплошность.
— Жив твой Хотевит. Кажись, и впрямь одурманила его девка, раз он даже из дома сбежал.
— Красимир, заклинаю тебя именем Масторавы, пошли людей вслед за ними, верни мне внука! С девкой делай что хошь! Уж и не рад, что согласился тогда хитростью ее прогнать. Надо было взять и свернуть шею!
— Не так-то просто ей шею свернуть. Даже я задумался бы перед тем, как с ней в честном бою сойтись. К тому же, ты сам не захотел убивать, мол, внучок твой обидится. Но я к тебе не за этим пришел.
Гореслав Жирный вскинул глаза на воеводу, прищурился, ожидая недобрых вестей. И воевода не разочаровывал купца.
— Слухи о лесной бойне быстро разойдутся по городу. И скоро каждый велигородец будет знать, что Хотевит сбежал из дому, мрежники все как один либо чудища, либо вылюди, и Дагана ими правит. Боюсь, как бы велигородцы не пошли с топорами и копьями на твой двор!
— И что ты хочешь? Чтобы я, Гореслав Жирный, бросил дом, который строил своими руками, бросил хозяйство и бежал в другое княжество?
— Ну зачем же? Я думаю, лучше бы тебе и твоему роду укрыться за стенами и не высовываться, не напоминать городу, с кого всё началось. А для пущего спокойствия я поставлю здесь дружинников.
— Под стражу берешь? А не надорвешься ли, рабынин сын?
Красимир вспыхнул, но ответил сдержанно:
— Моя мать не рабыня, а жена моего отца. И не надорвусь. Вингсвейтары не хотят тебя сторожить, а больше некому.
Купец гневно отвернулся. Лучшие воины Жирных полегли в том лесу, а другие раскиданы по городам и весям, по ладьям и лавкам. Пока их еще соберешь, пока довезешь до Велигорода…
Воевода хмыкнул и вышел из палаты.
Как же все-таки удачно подвернулась эта мрежница! Иначе сколько бы еще пришлось ждать Красимиру, прежде чем взять весь город под себя?
Раздобрели велигородские купцы, размякли, не захотели своих воинов снаряжать да на чудищах натаскивать, по болотам рыскать да в вонючие деревушки заглядывать, разбойников по лесам выискивать и дань из смердов вытрясать. Забыли купчишки, что люд того боится и уважает, кто его палкой бьет, а не того, кто за столом брюхо отращивает.
Недаром Красимир несколько лет, ни себя, ни дружину не жалея, ездил по обширным велигородским землям, вычищал дороги и реки от лихих людей, дикие племена в руку вводил, а кто упирался, у тех убивал всех мужей, а баб и детей в полон уводил и продавал. Так кого нынче уважают и боятся? Его, Красимира!
Уже рукой подать до князя Велигородского. Теперь, когда Жирные под стражей сидят, нужно созвать вече, поведать о жуткой бойне в лесу, застращать купцов ордой вылюди. Тогда мелкие купчишки, что уже прикормлены Красимиром, заведут речь, что нельзя в столь темное время полагаться на вече: пока все соберутся, пока поговорят, пока всё обсудят, чудища уже полгорода сожрут. Потому надо бы на время, всего лишь до зимы, самое большее — до весны, поставить над городом мужа опытного, умного и решительного, что умеет воевать. Например, Красимира.
Вот тогда воевода послушает, как запоет его братец Здебор!
Да, Холмград богат, и стать во его главе — мечта каждого! Но разве Велигородский стол хуже? Земли тут обширнее, людей едва ли не больше, к тому же именно через Велигород идет торговля с севером и западом. А еще Красимир сам, без наследства отца и помощи его дружины, добился… почти добился княжеского звания!
Когда Здебор выгонял брата по отцу из Холмграда, когда вышвыривал мать Красимира в одном летнике на мороз и срывал с нее плат, будто она немужняя, когда смеялся над Красимиром, думал ли он, что Красимир займет велигородский стол?
Теперь воевода лишь об одном просил матушку Мастораву: только бы Здебор не помер ненароком. Пусть он проживет еще лет пять, пусть увидит войско Красимира под стенами Холмграда, пусть проклянет тот день, когда сел на отцово место!
Еще один эпилог
Он не спал. Он так давно не спал.
Стоило закрыть глаза и погрузиться в вязкую пучину сна, как тварь внутри начинала шевелиться. Он чувствовал ее тяжелое дыхание на затылке, слышал приглушенное рычание, ощущал ее голод.
Устал бояться.
Устал держать себя в узде.
Устал отгораживаться от мира.
Голод ворочался постоянно, требовал крови, мяса и силы. Особенно силы!
Уступи! Отступи! Закрой глаза! Усни! Отвернись ненадолго. И мы станем сильнее, станем самыми сильными. Разве мы не этого хотели? Разве не ради силы мы стали хирдманами?
Вкус каши пресен, в нем нет жизни. В нем нет смерти!
Он ел нехотя, дышал нехотя, говорил нехотя. Убить бы себя! Перерезать горло или вонзить нож в ребра. Но нельзя! Тварь слишком близко. Она так близко, что может вырваться не только от новой руны или боевого ража, но и из-за боли.
Пока тварь сидит в клетке, которую выстроил Живодер на его теле, но прутья уже треснули.
Он не хотел… Он поддался сну, убаюканный плеском волн. А рядом появился сгусток страха, страха искреннего, животного, не сдерживаемого ни стыдом, ни волей. И тварь вырвалась, подмяла его под себя, отбросила как жеваную тряпку и убила. Хвала богам, всего лишь медведя.
Сила еле заметными каплями прошла по его телу и утекла в тварь. Он замер тогда, оглушенный, растерянный, еле соображающий в сонной дымке. И вдруг тонкие нити обхватили безднову мерзость, опутали, потащили назад, и чей-то голос позвал его, пробуждая ото сна. Жрец!