Сага о Фафхрде и Сером Мышелове

Лейбер Фриц Ройтер

И вот опять — сомнений быть не могло! — кто-то громко запел. Судя по голосу, грудная клетка у этого вокалиста не меньше медвежьей. Привычно, как будто он еженощно упражнялся в этом (а так оно и было), черный жрец, отложив в сторону конусообразную шляпу и сняв меховые сапоги и балахон, обнажил свое поджарое, тщательно намазанное жиром тело.

Отойдя в глубь каменной ниши, жрец выбрал в огороженном от сквозняков костре небольшую палочку и положил ее поперек выдолбленной в скале ямы. Ровное пламя осветило насыпанный в яму и на ладонь не доходивший до ее края тонкий порошок, который сверкал, словно растертые в пыль драгоценные камни. Жрец прикинул, что примерно через тридцать

медленных вдохов и выдохов палочка посредине прогорит.

Он молча вернулся к краю ниши над заснеженным уступом, которая была в три нормальных человеческих роста и раз в семь выше него самого. Теперь на самом конце тропы он смутно различил фигуру — нет, даже две. Вытащив из набедренной повязки длинный нож, жрец подался вперед и замер, стоя на четвереньках. Едва слышно он шептал молитву своему странному, невероятному божеству. Где-то наверху чуть потрескивали не то скалы, не то лед — как будто сама гора разминала мышцы в предвкушении убийства.

— Ну-ка давай следующий стих, Фафхрд! — весело воскликнул первый из шедших по снежной тропе. — Чтобы его сочинить, у тебя было тридцать шагов, да и наше приключение длилось не дольше. А может, сова твоей поэзии наконец-то окоченела у тебя в глотке?

Мышелов ухмыльнулся, с кажущейся беспечностью вышагивая по снегу; на боку у него раскачивался его меч Скальпель. Высокий ворот серого плаща и надвинутый на лоб клобук бросали тень на его смуглое лицо, но не могли скрыть написанной на нем известной наглости.

Одежда Фафхрда, которую удалось спасти, после того как их одномачтовик разбился о студеный берег, была сшита сплошь из мехов и шерсти. На груди у него тускло поблескивала большая золотая пряжка, спутанные рыжеватые волосы были кое-как подвязаны золотой лентой. Белокожее лицо с широко расставленными серыми глазами казалось спокойным и уверенным, однако лоб был задумчиво наморщен. Из-за его правого плеча торчал лук, а над левым горели сапфировые глаза драконьей головы — это было навершие висевшего за спиной меча.

Наконец чело Фафхрда просветлело, и он запел — так запела бы гора, но несколько более добродушная, чем та, по которой они шли:

Лавас Лерк был похож Своей рожей на нож И внушал страшный ужас врагам, И корабль его был Просмолен и скользил Лучше всех кораблей по волнам; Но его все равно Погрузили на дно Мышелов, я и сказочный храм, И теперь Лерк погиб — Кормит яствами рыб. Но…

Песня внезапно оборвалась, и Мышелов услышал, как зашуршала по снегу кожа. Резко обернувшись, он увидел, что Фафхрд скользит к краю пропасти; на какую-то секунду Мышелову даже пришло в голову, что Северянин, опьяненный собственными виршами, решил продемонстрировать трагическое погружение Лаваса Лерка в бездонную пучину.

В следующий миг Фафхрду уже удалось задержаться с помощью локтей и ладоней у самого обрыва. Одновременно на столь драматически освобожденное Северянином место откуда-то сверху влетела черная блестящая фигурка, приземлилась на согнутые руки и, перекувырнувшись, бросилась на Мышелова с ножом, сверкнувшим, как осколок луны. Еще немного, и нож вонзился бы Мышелову в живот, однако Фафхрд, одной рукой держась за край обрыва, дернул другой нападающего за щиколотку. Тихо и страшно зашипев, черный человечек

вывернулся и кинулся на Фафхрда. Но тут наконец Мышелов сбросил оцепенение, которое, как впоследствии он сам себя уверял, никогда не охватило бы его в местности менее холодной и мерзкой. Нырнув вперед, он резко толкнул человечка, кинжал которого высек искры из камня совсем рядом с рукою Фафхрда, и намазанная жиром фигурка стремительно заскользила вниз по отвесному склону. Бесшумно, словно летучая мышь, она мгновенно скрылась из вида.

Раскачивая свое могучее тело над пропастью, Фафхрд закончил стишок:

— Но вкуснейшее яство — он сам.

— Тише, Фафхрд! — наклонясь и к чему-то прислушиваясь, прошипел Мышелов. — Кажется, я слышал звук удара.

Фафхрд рассеянно присел на краю обрыва.

— Не мог ты ничего слышать, даже если высота здесь вдвое меньше, чем когда мы в последний раз заглядывали в эту пропасть, — заверил он приятеля.

— Но кто это был? — нахмурившись, спросил Мышелов. — Он похож на уроженца Клеша.

— Ага, особенно если учесть, что до клешских джунглей отсюда как до луны, — ухмыльнувшись, напомнил Фафхрд. — Какой-нибудь обмороженный до черноты полоумный отшельник, наверное. Говорят, в этих горушках встречаются всякие странные типы.

Запрокинув голову, Мышелов принялся изучать головокружительную вершину в милю высотой и заметил нишу над тропой.

— Интересно, есть там еще кто-нибудь? — с тревогой спросил он.

— Тронутые обычно ходят в одиночку, — вставая, успокоил его Фафхрд. — Пошли, ворчунишка, раз тебе нужен горячий завтрак, нам пора идти. Если древние предания не врут, мы к восходу достигнем Стылых Пустошей, а там по крайней мере есть хоть какие-то деревья.

В этот миг в нише, откуда спрыгнул их противник, вспыхнуло зарево. Оно пульсировало, становясь то фиолетовым, то зеленым, то желтым, то красным.

— А это еще что? — задумчиво проговорил Фафхрд, в котором наконец пробудился интерес к происходящему. — О том, что в гряде Бренных Останков бывают огненные сполохи, древние предания умалчивают. Если б мне хотелось тебя подзадорить, я предложил бы тебе подняться на этот холмик и самому…

— Ну уж нет, — перебил Мышелов, таща гиганта за рукав и проклиная себя за то, что начал задавать вопросы. — Я хочу, чтобы мой завтрак был приготовлен на нормальном огне. И я буду далеко отсюда, прежде чем это зарево увидят еще чьи-нибудь глаза.

— Да никто его не увидит, — с улыбкой ответил Фафхрд, покорно идя вслед за другом по тропе. — Вот уж любитель тайн на мою голову. Смотри, сияние уже почти погасло.

Но разноцветные сполохи увидел по крайней мере еще один глаз — размером с осьминожий и яркий, как Сириус.

— Гляди-ка, Фафхрд! — несколько часов спустя, уже утром, весело закричал Серый Мышелов. — Это знамение, чтобы отогреть наши замерзшие сердца! Зеленый холм подмигивает окоченевшим путникам, он строит нам глазки, словно умащенная зелеными притираниями смуглая клешская куртизанка!

— Должно быть, он и не менее пылок, чем клешская куртизанка, — в свою очередь обходя громадный валун, добавил могучий Северянин. — Видишь, он растопил весь снег.

Так оно и было. На горизонте снега и ледники Стылых Пустошей светились зеленовато-белым сиянием, но совсем рядом виднелось небольшое незамерзающее озерцо. И хотя воздух вокруг был студеным и дыхание путешественников вырывалось изо ртов облачками пара, на коричневатой тропе, по которой они шли, снега не было.

У ближайшего берега озерца высился холм, который имел в виду Мышелов, а на склоне холма, отражая лучи утреннего солнца, ослепительно блестела какая-то точка.