Сага о Форсайтах
Шрифт:
"Скотина!
– подумал Вэл, покраснев еще больше.
– Тебе платят не за то, чтобы ты острил".
– "Вам больше не удастся оскорблять меня в моем собственном. Завтра я покидаю Англию. Карта бита..." - выражение, милорд, небезызвестное тем, кому не всегда сопутствует удача.
"Вот олухи!" - подумал Вал, вспыхивая до корней волос.
– "Мне надоело терпеть ваши оскорбления..." Моя доверительница расскажет милорду, что эти так называемые оскорбления заключались в том, что она назвала его "пределом" - выражение, осмелюсь заметить, весьма мягкое при данных обстоятельствах.
Вэл украдкой покосился на бесстрастное лицо матери: в ее глазах была какая-то растерянность загнанного зверя. "Бедная мама", - подумал он и коснулся рукой ее руки. Голос позади него тянул:
– "Я собираюсь начать новую жизнь. М. Д. ". И на следующий день, милорд, ответчик отправился на пароходе "Тускарора" в Буэнос-Айрес. С тех пор от него нет никаких известий, кроме каблограммы с отказом в ответ на письмо моей доверительницы, которое она в глубоком отчаянии написала ему на другой день, умоляя его вернуться. С вашего разрешения, милорд, я попрошу теперь миссис Дарти занять свидетельское место.
Когда мать поднялась, у Вэла было неудержимое желание тоже подняться и сказать: "Послушайте, вы тут, поосторожней, я требую, чтобы вы вели себя с нею прилично". Однако он сдержал себя, услышал, как она произнесла: "Правду, всю правду, ничего, кроме правды", и поднял глаза. Она была очень эффектна в своих мехах и в большой шляпе, с легким румянцем на щеках, спокойная, бесстрастная, и в нем вспыхнула гордость за нее, что она так невозмутимо выступает перед этими проклятыми "законниками". Допрос начался. Зная, что это только предварительная процедура для развода, Вэл не без удовольствия следил за вопросами, поставленными так, что получалось впечатление, будто она действительно желает, чтобы отец вернулся. Ему казалось, что они очень ловко проводят этого старикана в парике. И он пережил ужасно неприятную минуту, когда судья неожиданно спросил:
– А почему ваш супруг покинул вас? Ведь не потому, конечно, что вы назвали его "пределом"?
Вэл увидел, как дядя, не шевельнувшись, поднял глаза к свидетельской скамье; услышал позади себя шелест бумаг, и инстинкт подсказал ему, что исход дела в опасности. Неужели дядя Сомс и этот старый олух позади него что-нибудь прозевали? Мать заговорила, слегка растягивая слова:
– Нет, милорд, но все это тянулось уже довольно долго.
– Что тянулось?
– Наши денежные недоразумения.
– Но ведь вы же давали ему деньги. Или вы хотите сказать, что он оставил вас, надеясь улучшить свое положение?
"Негодяй, старый негодяй, только и можно сказать, что негодяй! вдруг подумал Вэл.
– Он чует, где собака зарыта, старается докопаться!" И сердце у Вэла замерло. Если... если ему удастся, старый негодяй, конечно, догадается, что мать на самом деле вовсе не хочет, чтобы отец вернулся. Мать снова заговорила, на этот раз несколько более светским тоном:
– Нет, милорд, но, видите ли, я отказалась давать ему деньги. Он долго не мог этому поверить, но наконец ему пришлось убедиться в этом, а когда он убедился...
– Понимаю. Значит, вы отказались давать ему деньги. Но после этого вы все-таки ему послали кое-что.
– Я хотела, чтобы он вернулся, милорд.
– И вы думали, что это его вернет?
– Я не знаю, милорд, я поступила так по совету отца.
Что-то в лице судьи, в шелесте бумаг за спиной, в том, как дядя Сомс внезапным движением закинул ногу на ногу, сказало Валу, что она ответила так, как нужно. "Ловко, - подумал он.
– Ах, черт возьми, какая все это чепуха!"
Судья опять заговорил:
– Еще один, последний вопрос, миссис Дартн. Скажите, вы все еще чувствуете привязанность к вашему супругу?
Руки Вэла, которые он держал за спиной, сжались в кулаки. Какое право имеет этот судья ни с того ни с сего приплетать сюда человеческие чувства? Заставлять ее открывать свое сердце и говорить перед всеми этими людьми о том, чего она, может быть, и сама не знает! Это неприлично! Мать тихим голосом ответила:
– Да, милорд.
Вэл увидел, как судья кивнул. "С удовольствием треснул бы его по башке!" - непочтительно подумал Вэл, когда мать, по знаку судьи, вернулась на свое место рядом с ним. Затем последовал ряд свидетелей, подтверждавших отъезд отца и его продолжительное отсутствие, причем в качестве свидетельницы выступала даже одна из их горничных, что показалось Вэлу особенно гнусным; разговоров было много, и все одна сплошная чепуха; и, наконец, судья вынес решение о восстановлении в супружеских правах, и все поднялись, чтобы идти. Вэл шел позади матери; полуопущенные веки, вздернутый подбородок - все это должно было явно свидетельствовать о том, что он всех презирает. В коридоре голос матери пробудил его от этого гневного оцепенения:
– Ты прекрасно держал себя, мой дорогой. Для меня было большой поддержкой, что ты был со мной. Мы с дядей едем завтракать.
– Отлично, - сказал Вэл.
– Я, значит, еще успею зайти к товарищу.
И, быстро попрощавшись с ними, он сбежал по лестнице и, выйдя из здания суда, вскочил в проезжавший кэб и приказал везти себя в "Клуб Козла". Мысли его были о Холли и о том, что сделать до того, как Джолли покажет ей завтра всю эту штуку в газетах.
Расставшись с Вэлом, Сомс и Уинифрид направились в "Честерский сыр". Сомс условился встретиться там с мистером Бэлби. В этот ранний час - было всего двенадцать часов дня - там никого не будет, и Уинифрид казалось забавным посмотреть эту знаменитую старинную гостиницу. Заказав, к глубочайшему разочарованию официанта, легкий завтрак, они молча ждали, когда его подадут и когда появится мистер Бэлби, оба медленно приходя в себя после полуторачасовой публичной пытки. Мистер Бэлби не замедлил явиться, предшествуемый своим носом и настроенный столь же весело, сколь они были мрачны. Ну вот! Они же добились решения о восстановлении в супружеских правах, чем же они недовольны?
– Все это так, - сказал Сомс, понизив голос, - но теперь нужно начинать все снова, чтобы представить свежие улики. Дело о разводе вторично попадет к нему же, и, конечно, это покажется подозрительным, если обнаружится, что мы с самого начала были осведомлены о нарушении супружеской верности. Его вопросы достаточно ясно показывали, что он не очень-то поощряет эти уловки с восстановлением в правах.
– Пфа!
– беспечно воскликнул мистер Бэлби.
– Он забудет! Вы сами подумайте, голубчик, у него за этот промежуток будет сотня процессов. К тому же решение, которое он вынес сегодня, обязывает его утвердить развод, если будут достаточные улики. Он не будет знать, что миссис Дарти была в курсе дела, - это мы устроим. Дример прекрасно все подал - у него это так по-отечески вышло.
Сомс кивнул.
– И разрешите поздравить вас, миссис Дарти, - продолжал мистер Бэлби, - у вас прямо, можно сказать, талант давать показания. Несокрушимы, как скала.
В эту минуту появился официант, балансируя тремя приборами на одной руке.
– Я поторопился захватить пудинг, сэр. В нем сегодня много жаворонков.
Мистер Бэлби кивком носа одобрил его предусмотрительность. Но Сомс и Уинифрид растерянно взирали на этот "легкий" завтрак, представлявший собою плотную коричневую массу в соусе, и осторожно ковыряли пудинг вилкой в надежде извлечь крошечные тельца вкусных маленьких певцов. Однако, начав есть, они обнаружили, что проголодались больше, чем думали, и прикончили все, что было, запив завтрак стаканом портвейна.