Сага о Кае Безумце
Шрифт:
От скуки я решил понаблюдать за хирдманами: кто с кем чаще говорит, кто чаще выходит наружу, у кого какое настроение. Узнал, что Хвит обзавелся зазнобой в столице и часто бегал к ней, хотя говорил, что по делам Альрика. Заметил, что Трюггве взял под опеку Видарссона и учил того мечному делу. Эгиль Кот вправду отлично видел в темноте и ходил еле слышно, точно тень.
А еще ожил Ящерица. Больше не сидел в углу с мрачным видом и не разминал пальцы, а сбегал из нашего жилища и возвращался затемно. У него будто проснулась жажда жить, потухшие глаза снова заблестели, и даже кривая рожа не казалась такой уж кривой. А на поясном ремне теперь
Пару раз врывалась Ингрид и вываливала поток бессмысленных новостей.
— Я победила всех в кнаттлейк, даже играла с рунными, но их тоже победила. Это потому что они бить не умеют совсем. А они говорили, что девчонки не должны играть в кнаттлейк, что я должна сидеть дома и ткать. Тогда мы подрались. Я чуть серьгу не потеряла. Но это все равно не настоящий кнаттлейк, там места мало, и поле не огорожено. Вот когда замерзнет фьорд, начнутся состязания среди взрослых. Тому, кто выиграет, конунг сам вручит подарок. Как думаешь, это будет золотая монета? Или целых три? Представляешь, три золотых монеты! Ты ведь будешь играть? Ты всех победишь, правда ведь? Ты можешь среди карлов участвовать. У хускарлов будет свое состязание. А ты пробовал медовый пряник? Эрлинг мне купил такой. Он сладкий-сладкий, аж на зубах липко потом. А ты скучаешь по Дагней? Я вот скучаю. И по Фольмунду, хотя он только плакать и умеет. Даг спрашивал, почему ты больше не приходишь. Гнедой совсем-совсем не обиделся. Я его спрашивала, и он сказал, что не обиделся. Так что ты приходи. Только пусть твой друг больше не дерется.
Наконец заморские гости покинули Хандельсби, выскользнув из подмерзающего фьорда в открытое море.
Альрик собрал ульверов и объяснил, что можно упоминать во время суда, а о чем даже заикаться нельзя. И это касалось не только дела ярла Сигарра, но и Торкеля.
В нужный день и час мы вышли из дома, чисто вымытые, в отстиранной одежде, с вычесанными волчьими плащами и заново отбеленными прядями волос. Вот тут я окончательно уразумел, о чем говорил хёвдинг. Мы выглядели настолько сильным и слаженным хирдом, что я бы на месте конунга поверил нам сразу и безоговорочно. Не могут столь доблестные карлы брехать почем зря!
И да, моя выходка не подходила таким серьезным честным воинам. Не солидно это.
Мы подошли к дому, на крыше которого распластал крылья деревянный ворон, выкрашенный в черный цвет.
— Это что? Здесь будут нас судить? — шепотом спросил я у Тулле.
— Да. Тут главный зал для приема гостей.
Мда. Я думал, что если уж дом ярла больше, чем у обычных людей, то дом конунга должен быть вообще огромным. Таким, чтоб там поместился драккар в тридцать шесть весел. А это… едва-едва превышало жилище отца в Сторбаше. Хотя вряд ли конунг держал внутри скот и рабов, как это делал Эрлинг.
И сам конунг оказался не великаном, подпирающим небеса, его облик не поражал ни Фомрировой мощью, ни мудростью Скирира, ни проницательностью Мамира. Пожалуй, единственное, чем он выделялся среди остальных — богатством наряда. Тут и шелковые яркие одежды, и золотая тяжелая цепь на шее, одно звено которой стоит, как «Волчара», и массивные браслеты с самоцветами. Его трон устилала белая шкура хиоссы, северной могучей твари, которую могли убить лишь хельты.
— Говорят, шкуру конунг снял с самолично убитой твари.
Наверное, так Рагнвальд и получил двенадцатую руну.
Рядом с ним сидел парнишка немногим младше меня, но уже хускарл. Шестая руна в таком возрасте! Хорошо, наверное, быть сыном конунга: израненных и спутанных тварей притаскивают прямо во двор, шеи под меч подкладывают. Знай себе руби. И никаких тебе опасностей. Никаких глупых условий от шутника Фомрира.
Я привык быть самым молодым среди сильных и самым сильным среди молодых. И вид конунгова сыночка меня взбесил. И тоже вон, золото болтается на шее. Интересно, он пробовал когда-нибудь неделю жрать одну подгнившую репу? Греб ли он целый день, зная, что везет себя на погибель? Ведает ли, какова троллева кровь на вкус?
Зал был полон людей. Среди прочих я узнал лишь отца и Дага, которые стояли в дальнем от конунга углу. Пылал очаг, разгоняя стылый холод, а по бокам от него пустовали лавки. На правую уселись ульверы. Сакравор сел с краю, подле него Альрик, и за спиной Эрна встали Косой, Хвит и я, все четырехрунные воины хирда. После нас вошел Хрейн со своими людьми. Надменный жирномордый урод схуднул с последней встречи, но выглядел таким же уродом.
Сакравор сдюжил. Не рванул с криками, не потерял человеческий разум. Только стена его воли, которая сдерживала силу одиннадцати рун, будто бы прохудилась. И струйки силы, что просачивались сквозь эту стену, не сшибали с ног, но заставляли нас ежиться от леденящего страха, от чувства неминуемой опасности. Словно вот-вот в нас полетят стрелы либо набросится дикий зверь. Видарссон издал странный горловой звук и выбежал наружу. Я же высвободил толику своей силы, чтобы подавить неприятные ощущения.
Из-за ширмы за троном конунга выдвинулась тощая длинная тень. То ли от ее вида, то ли от саквавора меня пробрала дрожь. Даже за шумом голосов я расслышал металлическое звякание. Тень подошла к конунгу и попала в круг света. Это оказался худой высокий мужчина с седыми косами, в которые были вплетены костяные фигурки. Он наклонился к Рагнвальду и что-то прошептал тому на ухо. Я сразу понял, что это жрец Мамира. Занятно, сколько пальцев обрублено у человека, к которому прислушивается сам конунг?
У него не было правой кисти! К обрубку на короткой цепи подвешена граненая гирька. Она-то и позванивала.
Жрец обвел глазами зал. Его взгляд мимолетно прошел и по мне. Будто плетью ожег. Я невольно потер правую щеку.
Наконец собрались и расселись все, кому положено было сидеть в зале. Вперед выступил малахольный двурунный, такого бы даже Ингрид в два счета уложила на лопатки, развернул белое полотно и провозгласил:
— Ярл Сигарр против ярла Хрейна. И ярл Хрейн против заплечного ярла Сигарра, хельта Эрна.
Альрик негромко выругался.
Тщедушный посмотрел на конунга.
— Господин, зачитать ли прошлое дело и решение по нему?
Рагнвальд кивнул.
— В месяц бога-земледельца Фольси прибыл в Хандельсби ярл Сигарр, сын ярла Сигвальди Добряка. Воззвал он к конунгу о справедливом разрешении его спора с ярлом Хрейном насчет острова Энслиг. Десять лет тому назад ярл Сигвальди построил там поместье и распахал поля. Но после смерти ярла Сигвальди ярл Хрейн захотел получить остров себе, напал на поместье и убил старшего брата ярла Сигарра. Так как ярл Сигвальди и его дети владели островом меньше двадцати лет, земля не считалась родовой. Потому конунг Рагнвальд присудил решить дело сражением. Кто из двух ярлов за сутки сумеет захватить поместье на острове Энслиг и удержать его до рассвета, тому и владеть землей.