Сага о королевах
Шрифт:
Зимой конунг вместе с епископом Гримкелем отправился на тинг в Фросту.
Мы с епископом Сигурдом остались в Трондхейме. Олаву же больше подходило общество льстивого Гримкеля.
Весной Альвхильд разрешилась сыном. При родах присутствовали мои служанки и священник. Они и рассказали мне, что роженица очень мучилась, и сначала даже боялись, что ребенок родится мертвым. Но к счастью, все обошлось, и они тут же послали за Сигватом Скальдом. Все считали его самым близким конунгу человеком и хотели, чтобы Сигват сам разбудил Олава и спросил, какое
Конунг действительно был рад услышать, что у него родился сын, но не знал, как поступить с Альвхильд. И он решил посоветоваться со мной.
Я ответила, что если наложница ему больше не нужна, то будет лучше всего отдать ее замуж за кого-нибудь из дружинников конунга. И я предложила заняться воспитанием Магнуса, как только он немножко подрастет и сможет обходиться без матери.
Вскоре конунг решил, что мать Магнусу больше не нужна. Он выбрал для ребенка кормилицу, а Альвхильд выдал замуж за одного из своих воинов. Она приходила ко мне перед своим отъездом, плакала и просила простить ее. Она сказала, что я была к ней очень добра.
Вскоре после ее отъезда ко мне пришел по поручению конунга епископ Сигурд. Он сказал, что Олав признает свою ошибку с наложницей и просит его простить.
Он прекрасно понял причину моего веселья, когда я вдруг начала смеяться после его речи. Епископ очень рассердился и сказал, что во всем виновата я сама. Что я оттолкнула Олава и что он взял себе наложницу, потому что я перестала делить с ним постель. Я ответила, что никто не запрещал Олаву вернуться туда. Сигурд ответил, что запрещать необязательно, можно оттолкнуть человека и по-другому.
Я ответила, что не понимаю, о чем он говорит.
И я никогда ни единым словом не попрекнула конунга и не обмолвилась, что он взял себе наложницу. К тому же, я приняла на себя заботу о его сыне. И я собиралась стать для мальчика хорошей матерью.
— Королева Астрид, — резко сказал епископ, — ты все сделала так, чтобы другая женщина родила тебе сына?
— Нет, это конунг сделал так, что другая женщина родила мне сына. Что я могла ему еще сказать, когда он пришел ко мне за советом? Или мне надо было посоветовать ему оставить у себя Альвхильд? Или отправить ребенка конунга на воспитание к какому-нибудь бонду?
— Нет-нет, — растерянно ответил епископ, — я понимаю, что все не так просто.
— А что касается прощения, — продолжала я, — то передай конунгу, чтобы он не испытывал мук совести. Он не сделал ничего, за что мне нужно было его прощать.
Астрид умолкла.
— И что тебе ответил епископ? — спросил я.
Она ответила безо всякого желания:
— Он ответил, что это были жестокие слова и что он будет молиться за меня.
В ту ночь после рассказа королевы Астрид я никак не мог заснуть. Я лежал и раздумывал над ее словами.
Никто не ожидал, что она когда-нибудь сможет полюбить конунга Олава. Епископ прямо сказал, что она жестоко обращается с ним. И тем не менее, за ее словами слышалась еще какая-то темная сила, которую я рассматривал как угрозу. Я чувствовал, что последние дни были слишком радостными и безоблачными. Я забыл о тех, о ком не должен был забывать — о Бригите и Уродце.
Вдруг я услышал, как в тишине скрипнула входная дверь. Я подумал, что кому-то понадобилось выйти по нужде.
И вдруг я понял, что к моей постели кто-то крадется.
— Кто тут?
— Бьёрн — раб, — услышал я в ответ неразборчивый шепот. — Ты не можешь сейчас к нам прийти? В конюшню?
— Могу. Вот только оденусь.
Его шаги проследовали к двери, раздался чуть слышный скрип петель, и все стихло. Я подумал, уж не привиделось ли мне все это.
На улице ярко светила луна.
Вдруг я услышал, как переговариваются воины, которые несли охрану усадьбы. Бьёрн многим рисковал, пробираясь в потемках ко мне в палаты. Если бы его поймали разгуливающим по двору так поздно, то непременно бы строго наказали. То, что я сам вышел ночью во двор, было совсем другое дело. Меня дружинники остановить не могли.
И тем не менее я был очень рад, когда мне удалось пробраться в конюшню незамеченным.
— Кефсе! — раздался в кромешной темноте голос Бьёрна.
Я чуть было не ответил, что меня зовут Ниал, но вовремя остановился.
— Да, — отозвался я.
— Забирайся к нам на сеновал.
— А может, кто-нибудь зажжет лампу?
— У нас нет жира, — последовал короткий ответ.
Поскольку по лестнице на сеновал я мог бы забраться и во сне, все прошло хорошо. И я слышал, что на сеновале собралось много народу.
Я чувствовал себя в полной безопасности здесь, в темноте, на сеновале, среди рабов. Хотя со мной не было ни меча, ни ножа. Ни один из людей Хьяртана никогда не решился бы на это. Но я чувствовал, как и в ночь после смерти Уродца, что мое место среди этих несчастных.
Я нашел свободное место и уселся на овечью шкуру.
Наконец заговорил Бьёрн:
— Сегодня сочельник. Сегодня ночью родился Иисус.
— Да, — ответил я, — в хлеву.
Я не мог придумать ничего умнее этих слов.
— А почему он родился в хлеву? — спросила одна из женщин.
И вновь я не нашелся, что ответить. И никогда бы не смог ответить, если бы думал головой, а не сердцем.
Но сегодняшней волшебной ночью, когда был рожден Иисус, произошло чудо, и я почувствовал, как рушатся преграды, существующие между людьми. Я почувствовал себя единым целым с окружающими меня рабами, почувствовал, как душа моя устремляется к Богу.
И не было преград между спрашивающим и отвечающим, ибо стали мы единым целым. И не раздумывал я над своими ответами, они сами рождались в моем сердце.