Сага о королевах
Шрифт:
Вскоре пришла и она сама.
Рудольф вновь запретил Астрид рассказывать. Он говорит, что завтра и послезавтра будут праздники.
— Но ведь это всего два дня.
— Я не уверена, что она сможет дожить до завтра. Астрид ничего не говорит, но я видела кровь на ее платке. Я очень рассердилась на Рудольфа и сказала ему об этом. Но он был непоколебим. И он угрожает пожаловаться епископу.
— Ты хочешь, чтобы я поговорил с ним?
— А зачем же я тебе все это рассказываю?
Я подумал.
— Я попробую. Если он будет упрямиться, то нам не потребуется его разрешение. В таком деле мы можем принимать решение сами.
Она вздохнула с облегчением, решила было встать, но передумала и спросила:
— А почему ты не мог спать сегодня?
Я думал, что могу рассказать ей все, но ошибался.
— Мне не хочется об этом говорить. Может, потом я и расскажу тебе, но не сегодня.
Она не настаивала.
— А почему не спала ты? Может, хоть ты сможешь об этом рассказать?
— Я думала о словах епископа Сигурда о власти и ее проявлениях. О своей матери и конунге Энунде. Я поняла, что излишняя забота — это тоже проявление власти. Оба этих близких мне человека окружили меня такой любовью, что казалось, запеленали в кокон. И у меня не было другой возможности выбраться из него, кроме как применив нож. А кто пытается высвободиться другим способом, тот только еще больше увязает в паутине.
Ее слова мне о чем-то напомнили.
— Тора сказала, что свободные женщины не всегда могут поступать, как им того хочется.
— Тора? Ты говоришь о рабыне Торе?
— Да.
Она помолчала немного, а потом поднялась со скамьи.
— Ты сам отыщешь Рудольфа или мне прислать его к тебе?
— Ему вряд ли понравится, если ты отправишь его в трапезную как простого слугу.
— Не думаю, что он может разозлиться еще больше, чем сейчас. А здесь вам никто не будет мешать.
Рудольф пришел не сразу — наверное, хотел показать, что никому не подчиняется, даже королеве.
Настроен он был очень воинственно.
Он сел и посмотрел на стопки пергамента.
— Тебе не стоит так много работать в эти святые дни, — буркнул он. — Уж об этом-то ты должен знать и сам.
— Это спорный вопрос — смотря, как мы станем трактовать церковные законы. Разрешено ли работать во имя Господа нашего в святые дни?
— Ты работаешь не ради Господа нашего, а ради королевы Астрид.
— Речь идет о спасении ее души. И значит, я работаю ради Господа. И кроме того, сказано: «Праздники существуют для людей, а не люди — для праздников». И дальше говорится о том, что если овца упала в овраг в праздник, то разве грех вытащить ее оттуда? Во время праздников разрешено творить добро. И разве сам Иисус не говорил фарисеям: «Вы негодуете из-за того, что я исцелил человека в праздник?»
Рудольф промолчал.
— Королева Гуннхильд сказала, что ты не хочешь, чтобы королева Астрид продолжала свой рассказ в эти дни?
— Да, я так считаю.
— Что же тут плохого?
Я видел, что Рудольф готовится к нападению, но совершенно не был готов к последовавшему всплеску:
— Неужели ты не понимаешь, что я должен остановить ее! Это великий грех рассказывать подобные вещи о святом! Она должна дождаться приезда епископа!
— Приезда епископа? — повторил я.
— Да.
— Ты послал письмо епископу Эгину неделю назад. Ты просил его приехать? Я думал, что ты писал ему только обо мне…
— Я написал обо всем, — уже спокойнее ответил Рудольф. — О тебе, о королеве Астрид и королеве Гуннхильд. Я просил его приехать.
— Между Хюсабю и Далбю неделя пути. Епископ не сможет приехать к нам раньше, чем через неделю. А я сомневаюсь, что королева Астрид доживет до того дня. И я не понимаю, как ты можешь принять такой грех на свою душу. Что скажет епископ, когда узнает, что ты отказал в последнем желании умирающему! Что ты не захотел выслушать ее исповедь!
Рудольф уронил голову на руки.
— Я не знаю, как мне поступить, — сказал он. — Ты все время сбиваешь меня с толку.
— Тогда расскажи епископу Эгину, что это я смутил тебя.
Он посмотрел на меня с мольбой:
— Не могу же я сказать ему, что ты меня смутил, а я не смог во всем разобраться?
— Мне кажется, это будет правильно и честно. И я смогу понести справедливое наказание, если епископ признает мою вину.
— Да, может быть, так будет лучше всего.
Но мне показалось, что я причинил ему боль.
Праздник святой Епифании.
После ужина, III ante Cal. Jan. [24] , королева Астрид продолжила свой рассказ.
Нам было трудно без слез смотреть на королеву — она была очень слаба и нетрудно было понять, что ее конец близок.
— Король Кнут уехал в Данию, — начала рассказывать Астрид. — И конунг Олав смог наконец выбраться из своей норы. Но что он мог сделать? Куда направиться? По всему побережью народ присягнул Кнуту, а врагов у Олава хватало и раньше. На дружбу с Эмундом тоже особо рассчитывать не приходилось: если шведский конунг и принял бы нас в Свитьоде, то только ради меня.
24
30 декабря (лат.).
В надежде заручиться поддержкой архиепископа Урвана, Олав послал к нему в Саксонию епископа Сигурда, который, по мнению конунга, больше всего подходил для этого дела. На Сигурда всегда можно было положиться, и конунг надеялся, что Урван поддержит его, чтобы сохранить свою власть в Норвегии.
В то время Олав совершенно потерял голову и не мог думать спокойно. Он никак не хотел признать свое поражение.
Я пыталась поговорить с ним, но нам не удавалось остаться наедине. Тормод Скальд Черных Бровей все время мешал нам. Он призывал конунга к борьбе.
Вскоре Олав отправился на тинг и объявил там, что собирается отправиться на север Норвегии и отобрать у Кнута свои собственные земли.
Только у одного человека хватило мужества возразить Олаву — у Кальва Арнассона, но конунг назвал его предателем.
Кальв ответил, что предателями были те, кто не осмелился сказать Олаву правду.
Тогда Тормод Скальд Черных Бровей сказал вису:
В буре битвы будем Скоро мы рубиться,К троллям отправляйтесь,Трусы-нечестивцы!Славную победу Мы одержим, други,Трусам нет там места,Только смелым самым!