Сага о королевах
Шрифт:
На следующий день после смерти королевы Астрид Хьяртан с дружинниками присягнули мне на верность. Я сидел на троне рядом с Гуннхильд. И я принял их клятвы, я знал, что таков обычай.
Через несколько дней я попросил Торгильса прийти ко мне.
Я сказал ему, что нужно починить по хозяйству в первую очередь. Он был согласен, но ответил, что рабы и так заняты — кто по хозяйству, а кто в лесу. Тогда я сказал, что имел в виду не рабов, а дружинников и попросил позвать Хьяртана.
Ему я сказал то же
Я спросил, работают ли дружинники на других хуторах Ёталанда или в Исландии, откуда он сам был родом.
Он ответил, что работают. Я заметил, что наш разговор очень забавляет Торгильса.
«Кроме того, — добавил я, — дружинникам стоит немного размяться, а то очень уж они засиделись». Хьяртан, похоже, хотел возразить, но передумал, встретив мой взгляд.
Я стал привыкать отдавать приказы.
А Гуннхильд — Гуннхильд была только рада, когда увидела, что я с легкостью взял управление усадьбой на себя.
Самым неприятным для меня было то, что я вновь оказался хозяином рабов, хотя и обещал никогда больше не иметь их. Закон не позволял мне освободить их, и я не мог продать их — это были люди, к которым я очень привязался. Нас связывало даже нечто большее, чем дружба.
Мне было очень больно, что рабы стали избегать меня, но я их понимал.
И вот однажды я зашел в конюшню посмотреть на коня, подаренного королевой Астрид. Я назвал его Ферлога. Он ходил уже под седлом, и мы подружились.
В конюшне оказался и Лохмач. Он бросил на меня быстрый взгляд и продолжал раздавать лошадям сено.
Я подошел к нему.
— Что угодно господину? — спросил Лохмач.
— Я ел с тобой, носил ту же одежду, что и ты, спал рядом с тобой.
Он вздрогнул.
— Зато сейчас ты одет в одежды хёвдинга, которые тебе положено носить от рождения, и спишь ты в постели королевы, — резко ответил Лохмач.
— Ты прав, и что же нам теперь делать?
— О чем ты?
— О том, как нам обрести справедливость и любовь, которые хотел дать людям Рожденный в яслях. Ты знаешь закон. Я не могу освободить тебя до того, как какая-нибудь свободная семья не захочет принять тебя в члены. А сам я не могу принять тебя в свою семью, не испросив согласия родичей.
Он помолчал, а потом предложил:
— Попытайся тогда изменить закон.
— Попытаюсь. Я не буду молчать на тинге, когда заслужу доверие и уважение. Но что мы можем сделать сейчас?
— Не знаю. Я должен подумать, но зато ты можешь относиться к рабам так, как того хотел наш Господин, который родился в хлеву. И тогда тебе будет чем защитить себя на Последнем суде.
— Обещаю. А ты должен сказать мне, если у вас будут какие-то просьбы.
— Ты говоришь только обо мне или о всех рабах?
— Обо всех. Потому что не все могут говорить так же хорошо, как ты.
— Тогда я сразу же хочу сказать тебе о Бьёрне. Сам он никогда даже не заикнется об этом. У него так болит спина, что он не может спать. А Торгильс загружает его работой, как здорового. И еще я должен сказать об Ише. Он вновь к ней пристает — я имею в виду дружинника, отца ее ребенка. И…
Я заметил, как Лохмач сжал кулаки.
— Хорошо, я скажу Торгильсу, чтобы он делал Бьёрну послабления.
— Может, ты научишь его тачать обувь?
Это была неслыханная наглость, мне стоило разозлиться. Лохмач в ожидании смотрел на меня. Но я расхохотался, а вслед за мной — и Лохмач.
— Может быть. А Ише я постараюсь помочь. Я скажу Хьяртану, что если кто-то из дружинников станет приставать к рабыне, я на тинге потребую возмещения убытков. Думаю, они постараются держаться от женщин подальше.
— Так ты знаешь, что по закону имеешь право на всех рабынь? И что можешь требовать выкуп, если кто-то другой переспит с ними?
— Да, я говорил с Эгилем Эмундссоном.
— Тогда, быть может, тебе известно, что во власти хозяина разрешить рабу жить с рабыней?
— Да, но откуда ты так хорошо знаешь законы?
— Я прислушивался к речам свободных.
— Так почему ты заговорил о последнем праве господина?
— Из-за Иши…— с запинкой произнес Лохмач и впервые за нашу беседу опустил глаза.
— А ты уверен, что она согласится?
— Но ведь ты можешь спросить ее сам.
— Если вы оба согласны, я не буду возражать.
— А ты знаешь, что будешь делать, если у нас родится много детей?
— Уж относить их в лес я точно не собираюсь. Это не по христиански. Да и продавать их мне тоже не захочется.
— Но ведь не можешь же ты вырастить здесь целую рабскую семью, — внимательно посмотрел мне в глаза Лохмач.
Я глубоко вздохнул.
— Что мне ответить тебе, Лохмач? Что люди плохо относятся друг к другу? Могу только обещать, что если мне и придется отдать их, то тогда я постараюсь выбрать добрых и честных людей. И никогда не продам людям, которых я плохо знаю.
Лохмач принялся за прерванную работу, а я вышел во двор.
Мы вновь стали друзьями — и я был этому очень рад. Думаю, что и для Лохмача это было приятным известием. Тем не менее я не чувствовал себя счастливым. Какой прок от законов, рабами которых мы себя чувствуем?
Рудольф вскоре вернулся из Скары, но ничего не сказал, узнав о последних событиях. Мне показалось, что он уже не так ждал епископа Эгина, как прежде.
Может быть, он даже надеялся, что епископ вообще не приедет.
Однако епископ Эгин приехал.
Он приехал, как только смог. За день до праздника святой Епифании.