Сага о Рорке
Шрифт:
Адмонт и отец Бродерик опустились у гробницы на колени, начали молитву. Браги стоял, теребя пояс. Он не знал, что ему делать. Низкий потолок давил на него, но встать, подобно монахам, на колени – ему, Браги?!
– Они выкололи ему глаза, потом раздробили кости рук и ног, – вдруг заговорил Адмонт, обращаясь в пустоту, – а он все славил Христа. Тогда ему клещами вырвали язык. В миг, когда меч палача снес голову святого Теодульфа, молния пала на землю и подожгла капище язычников. Пятерых сподвижников Первокрестителя повесили на крестах. Их мощи также лежат под полом этой крипты.
– Их смерть была не напрасной, – отвечал Браги, толком не зная, что ему говорить.
– Их смерть спасла народ готов.
– Ты веришь в чудеса, совершенные святым после смерти?
– Я верю в могущество Божье.
– Тогда попроси своего святого, чтобы мы победили.
– Весь Готеланд возносит к небесам эту молитву.
– Молитву за язычников?
– Которые держат руку господа в этой войне.
– Я пришел спасти Ингеборг.
– Душа Ингеборг во власти Зверя. Я чувствую это.
– Тогда для чего нам сражаться?
– Ты хотел спасти одну душу, так спаси же тысячи.
– Я хотел мести. Они убили Вортганга. Они пленили Ингеборг. Я буду мстить.
– Я не одобряю твоей мести. Но не могу судить обычаев твоего народа… Что там, брат Бродерик?
– Ничего, – сокрушенно покачал головой монах, осматривавший стены при свете факела. – Взгляни сам.
– Я помню эти знаки наизусть, – слабо улыбнулся Адмонт. – Храм, окруженный тремя кругами, и надпись на латыни, не так ли?
– Верно, все так. Написано «Вирга Регина».
– Как ты истолковал эту надпись, брат Бродерик?
– Это упоминание о Богородице.
– А если понять слова буквально? Получается: «Королева-Девственница». Теперь ты понял, брат мой?
– Кровавая жертва из пророчества Герберта! – ахнул Бродерик.
– О чем вы там болтали, отец Адмонт? – спросил Браги, когда они покинули крипту и вышли в часовню. – Клянусь своими богами, я не понимаю вашего языка загадок и хочу знать, в чем дело.
– А ты не понял, благородный ярл? Пророчество сбывается. Зверь придет за кровью жертвы в самый короткий день. Если кровь прольется, ничто и никто его не остановит.
– И кто же жертва?
– Ребенок, – ответил Адмонт. – Дочь Ингеборг, принцесса Аманда.
III
Ингеборг была счастлива безмерно. Такого счастья она не знала никогда и даже не представляла, что оно может быть. Ночи с Аргальфом омолодили ее, ей теперь на вид было не больше двадцати пяти лет. Глаза ее сияли тем волшебным блеском, который есть лишь в глазах очень счастливой и сознающей свое счастье женщины. Морщинки на ее лице разгладились, походка опять стала легкой, как в те безмятежные дни, когда она еще жила при дворе своего отца; наконец-то ее плоть была взыскана, обласкана, окружена любовью, равной которой она еще не знала. И самое главное, рядом был Аргальф. Ее Аргальф, самый прекрасный мужчина в ее жизни, ее главная и последняя любовь. Воспоминания о первом муже Гензерике даже не посещали ее, так отвратительна была эта пора для нее. Об Эрманарихе она вспоминала, когда сравнивала его с Аргальфом, и всегда Аргальф был в выигрыше. Лишь мысли об Аманде омрачали счастье королевы Готеланда.
Она говорила о дочери Аргальфу. Чаще всего это случалось вечерами, когда они предавались ласкам на шкуре медведя у огромного камина в тронном зале Шоркиана.
– Дочь твоя в руках мятежников, – говорил Аргальф, – но даже волос не упадет с ее головы. Я не позволю этого. Моя армия уже готова к походу. Скоро Аманда будет здесь, и ты сможешь обнять ее, любовь моя.
Эти речи всегда приводили Ингеборг в экстатическое состояние, и она стремилась отдаться со всем желанием и изобретательностью влюбленной женщины. Она была ненасытна. Аргальф казался ей совершенством. Она осыпала его поцелуями, в секунды высшего соединения выкрикивала его имя. Ей нравилось целовать его руки – боже, какие у банпорского короля были красивые руки! У нее появлялись странные фантазии: однажды она сказала Аргальфу, что желает предаться любви с ним прилюдно, чтобы все видели, как обладает ею Аргальф. Она никак не могла привыкнуть к его сверхъестественной красоте. Она вслух сокрушалась, что нет в Готеланде художника, который мог бы передать красоту ее возлюбленного, ее ангела. Аргальф улыбнулся и однажды поднес ей медальон.
Ингеборг раскрыла медальон и ахнула от восторга: внутри было миниатюрное изображение Аргальфа, искусно вырезанное в самоцветном камне.
– Этот портрет сделал ромейский художник, – пояснил Аргальф. – Я тогда был моложе. Пусть этот медальон будет у тебя.
Почти все время они проводили вместе. Ингеборг стала часто менять наряды. Она одевалась то готской принцессой, то сарацинкой, то знатной норманнкой и требовала от Аргальфа ее раздеть. Аргальф подыгрывал ей, изображая пажа: при этом его черные глаза были полны такой нежности и такой влюбленности, что Ингеборг теряла голову и опять бросалась в плотскую страсть, как в водоворот. Она даже не подозревала, что мужчина может быть таким неутомимым, таким искушенным и искусным в ласках и проявлениях любви.
По утрам Аргальф преподносил ей подарки – золотые украшения, редкостные безделушки, диковинных животных. Однажды он преподнес ей большое румяное яблоко.
– В книгах христиан сказано, что Ева совратила своего мужа, уговорив его вкусить плод от древа познания, – с улыбкой сказал он. – Красиво, но нелепо. Ева лишь сделала простака Адама мужчиной. Я хочу вернуть одной из дочерей Евы ее подарок обратно. Только ты можешь сравниться красотой с Первой Женщиной.
– Ты считаешь меня красивой? Хочу слышать «Да»!
– Тысячу раз «Да!», я не солгал тебе при первой нашей встрече. Я действительно мечтал завоевать тебя. Когда-нибудь мы, моя королева, завоюем твою родину, Норланд. Мне всегда нравились белокурые женщины.
– Я казню любую из тех, кто приглянется тебе. Я сама поведу ее к плахе, а потом буду окунать руки в ее кровь и радоваться, что моя соперница мертва.
– У меня не было женщин, кроме тебя.
– Я не верю тебе, – Ингеборг была неподдельно изумлена. – Ты не знал женской любви?
– Я не знал любви вообще. Моя мать, говорят, была божественно красива, и мой отец без памяти любил ее. Люди осквернили их любовь, украли у моей матери счастье. Они даже не позволили ей перед смертью накормить меня грудью! Я вырос, ни разу не отведав молока моей матери! Теперь я нашел свою любовь. Люби меня, Ингеборг. Люби меня, моя королева. Люби меня…
– А мне кажется, у меня не было мужчин, кроме тебя.
Аргальф молчал, улыбался. Он был похож на ангела, случайно залетевшего из светлых высей эмпирея на землю, и в его огромных черных глазах, таких блестящих и страстных, была неведомая Ингеборг грусть.