Сага о Северных островах
Шрифт:
Я же просидел весь вечер, ею и сыном любуясь. И понял, что она правильно смотрится в этом доме, не как чужая, не как пришлая, а как своя. Я уже не вспоминал, как она выглядела в шкурах, как она по горам голорукая и простоволосая бегала. А рядом с матерью и отцом, возле родного очага… будто она родилась здесь и всегда тут была. И сын, дергающий деда за бороду, тоже был на своем месте.
Дагней то и дело поглядывала на меня, улыбалась чему-то непонятному, а как заснул ребенок, так всех погнала спать. Мол, утром еще наговоримся. Фольмунда мать уложила возле себя, в его люльку уложили моего
А утром спозаранку в доме началась беготня. Рабы суетятся, таскают куда-то лавки, утварь, за стол схватились. Мать покрикивает на всех, а за ее подол Фольмунд держится, палец во рту сосет и смотрит непонимающими глазами на суматоху.
Отец кивнул мне, мол, пойдем отсюда. Ему так и так надо было поприветствовать Альрика.
Ульверы, как и в прошлый раз, устроились в тингхусе. Оттуда ничего не убирали после нашего отъезда, так что хирдманы успели и обсушиться, и обогреться, и выспаться вволю.
— Пришел второй корабль, — едва поздоровавшись, сказал Эрлинг. — Дня три назад.
Я с укоризной посмотрел на отца. Вчера о чем только не говорили, а про корабль он ни разу не упомянул.
— И что они? — заинтересовался Альрик.
Хёвдинг сидел на лавке, опустив исхудавшие плечи, а над его спиной трудился Живодер, то отступая на шаг, дабы полюбоваться на кровавые узоры, то снова занося нож. И отец глазом не моргнул от такого зрелища. Впрочем, разговоры о шрамах при нем велись.
— Пока ничего. Место стоянки мы вычистили, кровь, следы убрали, чтоб казалось, будто они сами ушли. Да после вашего ухода еще три ливня прошли, смыли оставшееся.
— А могут они решить, что первый корабль потоп?
— С чего ж ему тонуть? Коли что, так под боком бухта укромная есть. Здесь шторма не лютуют. А хёвдинг их, как берег обшарил, так больше и не сходил с корабля. И людей не пускает. Один раз только бочки водой наполнили. И всё.
— Как же они нас пропустили? Из-за ливня, что ли? — задумался Альрик и охнул, когда Живодер прижег ему рану. — Глянуть надо, что за корабль, каковы там хирдманы. Эх жаль, у нас только Слепой. Сейчас бы лучше зрячий, чтоб за три сотни шагов руны чуял. А что за суета в Сторбаше? Никак праздник какой?
— Да, — спохватился отец. — Приходите к полудню к моему двору. Кай будет сына именовать и в род вводить.
— Это что же, всегда так шумно у вас именуют?
— Нет, обычно в семье и тихо. Но тут случай особый.
— Ну да, сын лендермана, — усмехнулся Энок.
— Не в этом дело, — сказал я, поняв отцову задумку. — Жену-то я издалека привез, свадьба не здесь проходила, и брюхатая она не на людях ходила. Чтобы люди почем зря не судачили, кто она мне: наложница или жена, и сына ублюдком не называли, нужно прилюдно их в род ввести и имя сыну дать при всем честном народе.
— А ведь верно, — почесал голову Ослепитель.
— И лучше это сразу сделать. Мало ли как дальше сложится. Пусть лучше внук сразу в род войдет, до боя.
— Имя-то сыну придумал? — спросил Рысь.
Тут я и призадумался. Может, в честь моего деда назвать — Хавстейном? Оно означает скалу в море, утес. И отец говорил, что дед таким и был: упертым и стойким, как утес, о который и ветра, и волны, и корабли разбиваются. Но жизнь деда рано оборвалась, сгинул он где-то еще до войны Рагнвальда с Карлом Черноголовым. В честь родичей жены и вовсе называть не хочу. У них всех имена начинаются с «адн», что означает «орел». А какой же он орел, когда волчонок? Но не Ульвидом же его наречь?
Когда солнце поднялось в самую верхнюю точку, я вышел во двор.
Там уже собрался люд: и отцовы хирдманы, и ульверы, и бабы с дитями. Посреди двора поставили лавку, укрыли ее тканями яркими да так, что хотя бы уголок нижней был виден. Возле лавки стояли отец с матерью, Ингрид и Фольмунд, все нарядные и украшенные. Я и сам одет как жених: в алой льняной рубахе, руки в браслетах, на шее три цепи тяжелые. Встал рядом с родителями и сказал:
— Я Кай, сын Эрлинга, сына Хавстейна, хирдман Альрика Беззащитного, будучи в чужих краях, взял себе в жены достойную и невинную деву Аднфридюр, дочь Аднальдюра. Обряд был проведен по всем правилам, и не может быть в том никаких сомнений. Я преподнес дружеский дар тестю и утренний дар жене, и от них получил дар не меньший. Ныне же при всем честном народе хочу дать Аднфридюр женский дар, дабы не знала она ни горя, ни беды в случае моей смерти.
Из дома вышел Аднтрудюр и вывел свою сестру с ребенком на руках. Сторбашевские бабы зашушукались, заохали, сразу языками начали чесать, обсуждать мой выбор. Да только чего ж тут было обсуждать? За утро мать подшила одно из своих платьев так, чтобы оно впору пришлось Фридюр, заплела ей волосы, как замужней женщине, убрала их под плат. Я наконец отдал жене заготовленные украшения, так что она вся блестела и переливалась серебром и каменьями. На поясе висел дареный нож, только ключей там не было. Сын снова выворотил ручонки из-под пеленок и уже схватился за самую красивую бусину.
Когда она подошла, я взял у отца блюдо с серебром, свою долю после торгов я всю взял серебром, хотя моржовые клыки и шкуры оленьи можно было продать с выгодой в Мессенбю. Часть-то я отдал отцу, но остальное отдам жене. Пусть она хранит и тратит по своему разумению. А сторбашевские как увидали столько серебра, так и ахнули.
Трудюр принял серебро за сестру, а Фридюр сказала:
— Я Аднфридюр, дочь Аднальдюра, пока ты был в отъезде, родила сына. Это крепкий здоровый мальчик. Признаешь ли ты его? Дашь ли достойное имя?
И положила ребенка к моим ногам, развернув пеленки и с трудом вырвав из его рук бусину. Все могли видеть своими глазами, и как он крепок, и что это мальчик.
Я же наклонился, взял его на руки. Мать подала кружку с водой, я окунул пальцы и побрызгал на сына.
— Признаю тебя своим сыном, ввожу в род и нарекаю Ульварном Кайссоном.
Фридюр ахнула и даже прослезилась. Каким бы пройдохой ни был ее отец, он все же родственник, и я не мог совсем не думать о роде жены. Потому имя сына составил из двух частей. Первая — ульв, волк, а вторая — арн, тот же орел, что в именах Аднальдюра, Аднфридюр и Аднтрудюра, только иначе сказанный. И хоть впереди я поставил прозвание хирда, зато в конце отдал дань роду жены.