Сага о Северных островах
Шрифт:
— Жрет всё подряд? — удивился Коршун.
Я тоже прежде думал, что измененные только людей едят. Выходит, им всё равно, что в себя пихать.
Осмотрев хутор, мы пошли дальше в поисках свежих следов. Улучив момент, я подошел к Коршуну и спросил о том, что меня так интересовало.
— Слушай, а ты не сарап ли?
Хускарл удивился.
— Сарап? Ты знаешь сарапов? Обычно меня уродом да жженным кличут. Часто спрашивают, не роняла ли мать меня в очаг или в золу. Только торговцы, что ходят в иные моря,
— Так ты сарап?
— Наполовину. Мать — сарапка. Ее когда-то купил мой отец.
Значит, он сын рабыни.
— А их язык знаешь? В каких богов веришь?
— Да, сарапский немного знаю, мать научила. Все смерти я отдаю Фомриру. Отец растил меня как воина.
Угу. Но подленькая сарапская кровь в Коршуне есть. И этого достаточно. Потому и дар такой: чтобы сбежать вовремя от врагов.
Мы прочесали всю округу и не нашли ни следов, ни измененного. Так что Альрик дал знак, чтоб корабль причалил, и на ночь мы разбили лагерь на берегу.
На следующий день мы снова отправились на поиски, только уже всем хирдом. Беззащитный разделил ульверов по три и послал в разные стороны с твердым наказом удирать, если кого увидят. На «Соколе» остался только Живодер, потому что еще не заговорил на нордском, Офейг, потому что четырехрунный вряд ли удерет от измененного, и Неви.
И на третий день, и на четвертый… Даже краснобородый больше не трясся и уже не мог дождаться, когда мы отыщем тварь. За все время поисков я не увидел ни одной сбежавшей овцы или свиньи, по ночам не было слышно волчьего воя, только совы и ухали. Совсем вымершими эти леса назвать нельзя, птицы-то щебетали, шуршали мыши, пару раз я видел ежей. Но крупного зверья тут не осталось. Даже свежий помет не попадался.
Тогда Альрик решил перебраться восточнее. Может, измененный сожрал тут всё, что можно было, и пошел к горам? Ведь за хребтом располагались более крупные поселения, а значит, больше и скота, и людей.
И в первой же деревне мы поняли, что угадали. С пристани нам махали и кричали, и ни одной лодки или корабля там не было.
Когда «Сокол» приблизился, несколько человек прыгнули в воду, чтобы побыстрее добраться до нас. Я едва не проломил одному из них голову, но он увернулся, вцепился в весло и прополз до борта.
— Великан! Он пришел с гор! — трясущимися губами сказал парень.
— Где все лодки? — спросил Альрик.
— Ушли. Все ушли. Нас бросили.
Не сразу мы поняли, что из рыбацкой деревни все жители уплыли, а те, кто стоял на пристани, из другого хутора. Они надеялись сбежать, но не осталось ни одной лодки, даже начали строить плот.
— Так где измененный?
— Т-там. Он там. Надо поскорее уходить!
Альрик подумал, потом швырнул парня обратно в воду и приказал уходить от деревни, причем побыстрее. Вслед нам понеслись вопли и проклятья!
Когда пристань скрылась из виду, мы вновь подошли к берегу, но уже в другом месте. И хотя оно было неудобным для высадки, так что придется добираться вплавь, а потом карабкаться по обрыву, но лучше так, чем остаться без корабля вовсе. Обезумевшие от страха жители вряд ли поверят, что мы убьем измененного, и попытаются захватить «Сокол». И хотя тот же Живодер, скорее всего, справится с ними, но зачем попусту резать людей? Лучше отойти в сторону и высадиться на берег левее или правее.
— Живодер, Неви, Офейг, останетесь тут.
Живодер заговорил на исковерканном нордском:
— Не, я понимать! Я говорить! Я норд. Взять меня бой!
— Кувыркнись, прокукарекай и воздай хвалу Фомриру, — тут же отчеканил хёвдинг.
Бритт захлопал глазами, не поняв ни слова.
— Остаешься!
На сей раз кольчугами пренебрегать не стали. Подниматься в них по обрыву скорее неудобно, чем тяжело, сковывает движения. Затем мы пошли в сторону рыбацкой деревни, но заходить в нее не стали. Альрик не хотел, чтобы перепуганные крестьяне поняли, что корабль недалеко, а то Живодер все же принесет их в жертву своей богине.
От деревни пошли по следам сбежавших. Недаром же они удрали? Значит, что-то или кого-то увидели. И следы вели к горам.
К полудню, когда я уже пожалел, что вообще нацепил кольчугу и не прихватил с собой ничего из припасов, Уши вдруг остановился.
— Там хруст. Словно ветки трещат или кости ломают.
Мы тут же перекинули щиты со спин вперед, подтянули шлемы и вытащили оружие.
— Коршун, узнай, сколько у него рун.
Полусарап уточнил у Ушей, откуда идут звуки, и проскользнул в чащу.
Вернулся он быстро.
— Пятнадцать. Но он все еще хельт. Не шагнул дальше.
Интересно, а тварям, чтобы перейти с хельта до сторхельта, нужно есть сердца других тварей? Или просто получают следующую руну и всё? Но я понимал, о чем говорил Коршун. Воин на десятой руне может быть как хельтом, так и хускарлом, и это чувствуется сразу. Как вода и кисель! Если налить и того, и другого до середины кружки, то воды и киселя будет поровну, но их всё равно не перепутать.
Мы еще можем его убить.
А вот Альрик засомневался. Это предел нашего хирда. Среди нас много новеньких, на чьи силы мы полагаться не можем, зато нас два десятка с лишним. Все хускарлы, все опытные, у многих есть дары, хоть и не самые полезные в битве с измененным. И если Беззащитный потеряет в этом бою хотя бы пятерых, вряд ли на Северных островах он найдет хирдманов получше двурунного Неви. Это сейчас он удачливый хёвдинг с хорошей добычей! Иногда успех давит сильнее, чем неудачи. Если ты на дне, то падать ниже некуда, а когда поднялся, вниз уже возвращаться не хочется.