Сага о Волсунгах
Шрифт:
– Не знаешь ты моего нрава. Ты выше всех людей, но ни одна женщина не так ненавистна тебе, как я.
Сигурд отвечает:
– Обратное – вернее: я люблю тебя больше себя самого, хоть я и помогал им в обмане, и теперь этого не изменишь. Но всегда с тех пор, как я опомнился, жалел я о том, что ты не стала моей женой; но я сносил это, как мог, когда бывал в королевской палате, и все же было мне любо, когда мы все сидели вместе. Может также случиться, что исполнится то, что предсказано, и незачем о том горевать.
Брюнхилд отвечает:
– Слишком поздно вздумал ты говорить, что печалит тебя мое горе; а теперь
– Охотно бы я хотел, чтоб взошли мы с тобой на одно ложе, и ты стала моей женой.
Брюнхилд отвечает:
– Непристойные твои речи, и не буду я любить двух конунгов в одной палате, и прежде расстанусь я с жизнью, чем обману Гуннара-конунга. Но ты вспомни о том, как мы встретились на горе той и обменялись клятвами; а теперь они все нарушены, и не мила мне жизнь.
– Не помнил я твоего имени, – сказал Сигурд, – и не узнал тебя раньше, чем ты вышла замуж, – и в этом великое горе.
Тогда молвила Брюнхилд:
– Я поклялась выйти за того, кто проскачет сквозь полымя, и эту клятву я хотела сдержать или умереть.
– Лучше женюсь я на тебе и покину Гудрун, лишь бы ты не умерла, – молвил Сигурд, и так вздымалась его грудь, что лопнули кольца брони.
– Не хочу я тебя, – сказала Брюнхилд, – и никого другого.
Сигурд пошел прочь, как поется в Сигурдовой песне:
Скорбно с беседы Сигурд ушел, Добрый друг доблестных дышит тяжко. Рвется на ребрах у рьяного к битвамСвита, свитая из светлой стали.И когда вернулся Сигурд в палату, спрашивает его Гуннар, знает ли он, в чем ее горе и вернулась ли к ней речь. Сигурд отвечал, что она может говорить. И вот идет Гуннар к ней во второй раз и спрашивает, какая нанесена ей обида и нет ли какого-либо искупления.
– Не хочу я жить, – сказала Брюнхилд, – потому что Сигурд обманул меня, а я тебя, когда ты дал ему лечь в мою постель: теперь не хочу я иметь двух мужей в одной палате. И должен теперь умереть Сигурд, или ты, или я, потому что он все рассказал Гудрун, и она меня порочит.
XXXII. Предан Сигурд
После этого выходит Брюнхилд и садится перед своим теремом и горько причитает. Говорила она, что опостылели ей и царство и господарство, раз нет у нее Сигурда. И вновь пришел к ней Гуннар. Тогда молвила Брюнхилд:
– Потеряешь ты и землю, и богатство, и жизнь, и меня, а я поеду домой к своему роду и буду жить в горести, если ты не убьешь Сигурда и сына его: не вскармливай ты у себя волчонка.
Сильно огорчился тут Гуннар и не знал, на что решиться, так как с Сигурдом был он связан клятвою, и колебался в душе своей; казалось ему тяжким позором, если уйдет от него жена. Гуннар молвил:
– Брюнхилд мне всего дороже, и славнейшая она среди женщин и лучше мне жизни лишиться, чем потерять ее любовь.
И призвал он к себе Хогни, брата своего, и молвил:
– Тяжкая передо мною задача.
Говорит он, что хочет убить Сигурда, что тот обошел его обманно.
– Завладеем мы тогда золотом и всеми землями.
Хогни говорит:
– Не пристало нам нарушать клятву усобицей, да и сам он для нас – великий оплот: ни один властитель с нами не сравняется, пока жив гуннский этот конунг, а второго такого свояка нам не найти. И подумай о том, как хорошо нам иметь такого свояка и сестрича. И вижу я, откуда это идет: проснулась Брюнхилд, и будет нам ее совет на великий урон и бесчестие.
Гуннар отвечает:
– Это должно совершиться, и вижу я способ: подговорим Готторма, брата нашего. Он – молод и скудоумен, и непричастен он к нашим клятвам.
Хогни говорит:
– Не по мысли мне этот совет, и если так будет, дорого мы заплатим за то, что предали такого мужа.
Гуннар говорит, что Сигурд должен умереть, – «или сам я умру».
Он просит Брюнхилд встать и ободриться. Поднялась она, но сказала, что не ляжет с нею Гуннар на одну постель, пока это дело не свершится.
Стали тогда братья совещаться. Гуннар говорит, что достоин Сигурд смерти, ибо похитил он девство Брюнхилд, – «и надо нам подговорить Готторма на это дело».
И зовут они его к себе и предлагают золото и многие земли, чтобы его разохотить. Взяли они змею и кус волчьего мяса и сварили и дали ему поесть, как сказал скальд:
Взяли рыб подколодных, резали волчье мясо, Дали Готторму плоти ГериС пенным пивом и прочим зельем, Сваренным с чарами…И от этой снеди стал он жесток и жаден, и так разожгли его подговоры Гримхилд, что он поклялся совершить это дело: к тому же они обещали ему за это великие почести.
Сигурд и не подозревал об их заговоре, да и не мог он противостать судьбам и своей участи, и не считал он, что заслужил такую измену. Готторм вошел к Сигурду рано утром, когда тот покоился на ложе; но когда тот взглянул на него, не посмел Готторм поразить его и выбежал вон, но вернулся вторично. Взгляд Сигурда был так грозен, что редко кто смел глядеть ему в глаза. И в третий раз вошел он, и на этот раз Сигурд спал. Готторм занес меч и поразил Сигурда, так что острие вошло в перину под ним. Сигурд пробудился от раны, а Готторм бросился к дверям. Тогда схватил Сигурд меч тот Грам и метнул ему вслед, и попал меч в спину и разрубил Готторма надвое посредине; вон вылетела нижняя половина, а голова и руки упали обратно в горницу.
Гудрун спала на груди Сигурда и проснулась с несказуемой горестью, плавая в его крови, и так рыдала она с плачем и причитаниями, что поднялся Сигурд с изголовья и молвил:
– Не плачь! – сказал он. – Живы твои братья на радость тебе; а у меня сын слишком мал, чтобы оборониться от врагов своих. Но плохую уготовили они себе участь: не найдут они лучшего свояка, чтоб ходил с ними в походы, ни лучшего сестрича, если бы он вырос… А теперь свершилось то, что давно было предсказано, и чему я не верил; но никто не может одолеть судьбины. А виною тому Брюнхилд, что любит меня превыше всех людей. Но я могу в том поклясться, что не учинил Гуннар обиды и крепко держался нашей клятвы и не был я ближе к его жене, чем должно. И если бы я это знал наперед или мог бы я встать на ноги с оружьем в руках, многие лишились бы жизни прежде, нежели б я погиб, и убиты были бы эти братья, и труднее было бы им свалить меня, чем крепчайшего зубра или дикого кабана.