Сага о Йёсте Берлинге (другой перевод)
Шрифт:
— Прошу извинить! — говорит маленький Фабер, входя вместе с майором в свой дом. — У нас сегодня не прибрано. У нас с сестрой было сегодня столько хлопот. Мы резали петуха.
— Ну, пустяки! — восклицает майор.
Вслед за этим в комнате появляется маленькая, изящная юнгфру Фабер; в руках у нее большие глиняные кружки с мумму. Как уже было сказано, майор не очень-то жаловал женщин своим вниманием, но на маленькую юнгфру Фабер, такую хорошенькую в вышитом фартучке и в чепце, он посмотрел весьма благосклонно. Ее светлые волосы так гладко зачесаны, платье из домотканой материи так хорошо сидит
Но что это: она такая милая, такая румяная и работящая, а глаза у нее заплаканные. Последнее обстоятельство внушает ему еще большую нежность к ней.
Пока мужчины утоляют свою жажду и аппетит, она то выходит из комнаты, то снова возвращается. Вот она подходит к брату, приседает и говорит:
— Как прикажете, братец, поставить коров в хлеву?
— Поставь двенадцать налево, а одиннадцать направо, тогда они не будут бодаться, — отвечает маленький Фабер.
— Черт возьми, неужели у вас, господин Фабер, так много коров? — восклицает майор.
Но оказывается, у органиста всего две коровы, причем одну зовут Одиннадцать, а другую Двенадцать, и все это для того, чтобы пустить пыль в глаза.
Затем майору сообщают, что сейчас как раз Фабер занимается перестройкой коровника и что коровы днем бродят по двору, а ночью стоят в дровяном сарае.
Маленькая юнгфру Фабер все хлопочет, бегая взад и вперед; вот она снова подходит к брату, приседает и говорит, что плотник спрашивает, какой высоты делать коровник.
— Пусть снимет мерку с коров, — отвечает органист.
Майор Фукс находит этот ответ очень удачным.
Майор начинает допытываться у органиста, почему у его сестры такие красные глаза, и узнает, что она все время плачет, так как ей не позволяют выйти замуж за бедного пономаря, у которого, кроме долгов, нет ничего за душой.
Все сильнее и сильнее задумывается майор Фукс. Он рассеянно опорожняет кружку за кружкой и поглощает сосиски одну за другой. Маленький Фабер поражен таким аппетитом и такой жаждой, но чем больше майор ест и пьет, тем яснее становятся его мысли и решительнее делается лицо.
Все непоколебимее становится его решение сделать что-нибудь для маленькой юнгфру Фабер.
Майор Фукс не спускает глаз с огромного ключа затейливой формы, что висит у двери. И он решается завладеть ключом лишь тогда, когда маленький Фабер, который вынужден пить, чтобы составить майору компанию, кладет голову на стол и начинает храпеть. Тогда майор поспешно хватает ключ, надевает шапку и исчезает.
Минуту спустя он уже на ощупь взбирается по лестнице на колокольню, освещая себе путь маленьким фонарем, и добирается наконец до самого верха, где над ним простирают свой зев колокола. Сначала он соскабливает напильником немного меди с колоколов и уже собирается вытащить из ягдташа форму для отливки пули и жаровню, как замечает, что у него нет самого главного: он не захватил с собою серебра. Для того чтобы пуля обладала какой-нибудь силой, ее необходимо отлить здесь, на колокольне. Все остальное как будто в порядке: сегодня четверг и новолуние, и никто не подозревает, что он находится здесь, — но все напрасно, и он бессилен что-либо сделать! Он разражается в ночной тиши такими проклятиями, что начинают гудеть колокола.
Вдруг до него доносится легкий шум снизу, и ему кажется, что он слышит чьи-то шаги. Да, сомнений нет, кто-то тяжело поднимается вверх по лестнице.
Майор Фукс настораживается. Он в недоумении: уж не идет ли кто сюда, чтобы помочь ему отлить пулю? Шаги все приближаются. Тот, кто идет сюда, несомненно лезет на самый верх.
Майор прячется между балками и гасит фонарь. Не потому что он испугался, но ведь все дело будет испорчено, если кто-нибудь его здесь увидит. И только он успел спрятаться, как из темноты появляется чья-то голова.
Майор сразу же узнает его: это скряга пастор из Брубю. Этот скупердяй имеет привычку прятать свои сокровища в самых неожиданных местах. И теперь он пришел с целой пачкой ассигнаций, которые решил припрятать где-нибудь на колокольне. Он, конечно, не знает, что кто-то наблюдает за ним. Он приподнимает одну из половиц, кладет туда деньги и поспешно уходит.
Майор не зевает, он выходит из своего убежища и поднимает ту же самую половицу. О, какое множество денег! Ассигнации лежат пачка к пачке, а между ними кожаные мешочки, полные серебра. Майор берет ровно столько серебра, сколько ему необходимо для одной пули; к деньгам он не притрагивается.
Когда он вновь спускается с колокольни, ружье его заряжено серебряной пулей. Он идет и раздумывает над тем, какую еще удачу заготовила ему эта ночь. Ведь всякий знает, что самое невероятное случается именно в ночь под четверг. Первым делом он направляется к дому органиста. Подумать только, если бы этот каналья медведь знал, что коровы Фабера стоят в каком-то полуразвалившемся сарае, чуть ли не под открытым небом!
Но что это? Он и в самом деле видит, как чья-то черная огромная тень движется через поле к сараю Фабера; не иначе — это медведь.
Майор вскидывает ружье и уже готов выстрелить, как вдруг что-то останавливает его.
Перед ним во мраке встают заплаканные глаза юнгфру Фабер, и он думает, что хорошо бы хоть чем-нибудь помочь ей и пономарю, хотя ему и не легко отказаться от желания самому прикончить большого медведя с Гурлиты. Впоследствии он сам признавался, что отказаться от права на медведя стоило ему огромных усилий, но маленькая юнгфру была такой прелестной, такой очаровательной, что желание помочь ей пересилило все остальное.
Он идет к пономарю, будит его, выводит полуодетым во двор и говорит, что он должен застрелить медведя, который крадется по полю, к дровяному сараю Фабера.
— Если ты застрелишь этого медведя, то уж тогда органист конечно отдаст за тебя сестру, — поясняет он, — потому что тогда ты сразу сделаешься всеми уважаемым человеком. Это ведь не простой медведь, и всякий считал бы за честь подстрелить его.
Он сам вкладывает в руки пономаря ружье, заряженное пулей из серебра и колокольной меди, отлитой на колокольне в четверг ночью, в новолуние. Он не может побороть в себе чувства зависти оттого, что кто-то другой, а не он застрелит огромного лесного владыку, старого медведя с Гурлиты.