Сага
Шрифт:
– Отпустите меня!
Во мне поднимается волна ярости, однако бармен оттаскивает нас друг от друга, хватает меня за лацканы пиджака и бросает на стол. Стол переворачивается, и я оказываюсь на полу.
Милдред исчезла.
Медленно поднимаюсь. Бармен приказывает мне убираться.
– Эта девушка зашла сюда впервые?
Вместо ответа он хватает меня за воротник и выталкивает на улицу. Я оглядываюсь в поисках Милдред.
Спрашиваю у прохожего, который час.
Без двадцати два.
Неужели ты никогда не спишь, Господи?
Ты решил не оставлять меня в покое, пока я не пойму? Не беспокойся, я уже понял. Могу даже пересказать Тебе твой
Ополчись на других, ведь они виноваты не меньше меня. Ты один только знаешь, где скрываются Матильда, Луи и Жером и чем они сейчас занимаются.
Где вы, ребята?
– Это он?
– Конечно, он.
Ко мне направляются два типа.
– Узнаешь нас?
Конечно, я вас узнаю. Вы – Брюно и Джонас. Однако не прошло и минуты, как Милдред меня одурачила, и поэтому я уже ничему не удивляюсь. Да, вы хорошо все продумали, но я не собираюсь принимать участия в вашей мизансцене.
– Так ты нас узнаешь?
Худшее оскорбление для актера – не узнать его.
– Моя физиономия ничего не говорит тебе?
– Нет, ничего.
– И моя тоже?
– Думаю, вы меня с кем-то перепутали, ребята.
За кого они себя принимают, эти актеришки? До того как им достались роли в «Саге», они были никем. Без нас они так бы и остались никем. А теперь они требуют, чтобы я признал их право на существование, признал, что они действительно существуют.
Жалкие персонажи, созданные игрой моего воображения. Вы обязаны мне всем.
ИЗГНАННИКИ
Жалкие персонажи, созданные игрой моего воображения, оставляют меня на асфальте с окровавленной рожей. Бывший полицейский и подросток, делающий первые шаги в мире взрослых, отдубасили меня что надо. Никогда не думал, что они на такое способны. На что-нибудь еще хуже – возможно, но не на такое.
Сажусь на край тротуара и смотрю на проносящиеся мимо такси.
Господи, до чего же я устал!
Мне так хочется быть рядом с Шарлоттой, особенно этой ночью. Она не стала бы проливать слезы, а протянула бы мне носовой платочек, чтобы я вытер кровь.
Передо мной останавливается мотоциклист.
– Простите, я ищу улицу Пуассоньер.
К его багажнику крепко прикручен веревками переносной телевизор, который явно уже отдал Богу душу.
– Вам нужно проехать площадь Республики, бульвар Бон-Нувель, потом повернуть налево сразу за кинотеатром «Ле Рекс». Если вы ищете дом № 188, то он в конце улицы.
– Спасибо!
Он заводит мотор и исчезает в ночи.
Выйдя из аэропорта и увидев двух вышколенных полицейских, я сразу понял, что я в Нью-Йорке.
Они были в голубых мундирах с контрастными желтыми нашивками, с дубинками, свисающими до колен, в фуражках, способных вызвать зависть даже у секретных агентов, и с парой устройств, позволяющих в одну секунду получить портрет подозреваемого.
Один из них был с животиком и прямой как палка. Второй – настоящий скелет, но тоже прямой как палка. Почти мгновенно они превратили меня в фанатичного почитателя Закона и Порядка. Когда я увидел, как они крутятся вокруг неправильно припаркованной машины, в моей памяти сразу же всплыли детские воспоминания: дядюшка Доминик, всякий раз возвращающийся из Нью-Йорка и не способный ничего о нем рассказать. Он только говорил:
Я недолго думаю, как мне добраться до города: в метро или на такси. Сажусь в одну из желтых машин в шашечку и говорю:
– Манхэттен. Угол 52-й и 11-й.
Этим двум полисменам удалось успокоить мое воображение. Лучше его не будоражить, впереди и так полно впечатлений. Сегодня на рассвете на бульваре Бон-Нувель я понял, что мне будет недоставать города-Солнца. Когда, под палящим солнцем, я ехал по Бруклинскому мосту, Париж казался мне прозрачной игрушкой, которую надо потрясти, чтобы внутри нее хлопьями повалил снег. Я больше не знаю, откуда приехал, и мне наплевать на это. Я хочу ярких впечатлений. Сильных эмоций. Хочу пройтись по улице с обнаженным торсом, накинув рубашку на плечи. Хочу на все показывать пальцем, как рэпер. На небоскребы и чокнутых предсказателей, на лимузины с затемненными стеклами и спортивных девиц, вышедших из бюро, на деликатесы в витринах и опустившихся бродяг.
Я в Нью-Йорке.
Такси останавливается на перекрестке 52-й стрит и 11-й авеню. В месте, где нет ни машин, ни людей. Я оказываюсь между пустой баскетбольной площадкой и таким же пустым рестораном. Прохожу через двойную дверь, иду вдоль стойки, длиной метров десять. Какой-то тип выходит из кухни с пластиковым пакетом, набитым запотевшими пивными бутылками. Сажусь за столик у окна, и он протягивает мне меню. Однако я не спешу и предпочитаю осмотреться.
Несколько небоскребов, жилой квартал с домами с наружными лестницами, как в «Вестсайдской истории». Вдали угадывается Гудзон.
Я жду не двигаясь.
– Уверен, что окружающая обстановка напоминает тебе фильм Хоппера.
Объятия, похлопывания по спине. Жером одет так же, как и в Париже, но здесь он выглядит элегантнее.
– Только что приехал?
– Прямо из аэропорта Кеннеди.
– И как тебе этот грёбаный город?
– Я с первых минут почувствовал себя в нем, как в тапочках. И как Джуди Гарланд в финале «Волшебника из страны Оз», сказал себе: «Нет ничего лучше дома». Я уже говорю, как старый торговец спиртным из Гарлема, и никто этому не удивляется.
– Ты уже в Париже говорил, как старый торговец спиртным из Гарлема.
– Есть одна вещь, которую я ценю здесь больше всего на свете: твое неоспоримое право делать все, что взбредет в голову. Если ты видишь на улице бесцельно шатающегося типа с красным носом, бормочущего какую-то чушь, то можешь быть уверен, что это актер, повторяющий свою роль. Здесь никто никого не считает психом и не отнимает у тебя право на сомнение. Не понимаю, почему во всех странах мира такие полезные вещи не ввели за правило. Нью-Йорк должен стать новым Вавилоном. Ты живешь в нем неделю, год, а потом возвращаешься домой, в цивилизацию, к своей скучной жизни. Насколько меньше стало бы проблем.