Саги Орлиных Гор. Сердце Варвара
Шрифт:
Младенцев мальчиков они отвозили в крепость людей на берегу и клали на ступени храма. Девочек оставляли себе.
Но женскую природу невозможно подавить, и в чём-то она всегда найдёт себе выход. Так и здесь – дома и улицы их были аккуратно убраны. Несмотря на обилие воинской символики и оружия, всюду были клумбы с цветами. С северными цветами – не броскими и не нежными, но всё же это были цветы. Из открытого окна одного из домов доносилось хоровое пение. И хотя слова были о битве и богах войны, но мелодия и тембр голоса оказались ласковыми. Песня скорее выражала жалость к павшим, утешение потерявшим близких людей, заговор от боли раненных. Рыцари Орлиных Гор пели только о стали, братстве и ненависти к врагу. Впрочем, женщины Орлиных Гор тоже часто в песнях оплакивали убитых. Жалость и милосердие присущи одинаково всем женщинам.
Смущённый обилием женским полуобнажённых тел, Хум робко и одновременно жадно поглядывал по сторонам. Вот две амазонки идут в обнимку с тренировочной площади, у обеих разбиты губы и синяки под глазами. Но как ходят из стороны в сторону их бёдра! Вот девы омывают свои тела прямо на центральной площади в мраморных купелях. Упругие груди блестят в лучах заходящего солнца. Игривые шлепки, щипки, дразнящие движения бёдер, острые бритвы плавно срезают укромные волоски. Всё же женщина остаётся женщиной, и уход за собой свидетельствует о самоуважении. Они совсем не стеснялись мужчин. Напротив, завидев приближавшихся, они принялись выпячивать свои прелести и дразнить их игривыми движениями, будто бы случайно, предаваясь развлечениям.
С другой стороны Хум увидел, как несколько великанш в робах и шкурах тащат брёвна и укрепляют ими городские стены. Каждая великанша на цепи, а цепь в руках у хрупких стройных дев с длинными золотыми волосами. Девы эти поют сладкие песни, и великанши, как под гипнозом, покорно слушают и слушаются их. Мускулы размером с бочку, вены, словно древесные корни, лица ощерены хищно, но песня дев умеряет звероподобие великанш. И вот стены укреплены от любых набегов. Это женщины перволюдей, пережившие сотни лет. Север сохранил их в укромных уголках, подобно этому.
Воинов привели в большой деревянный дом. В зале горел длинный очаг. Три тлеющих древесных ствола лежало в нём за чугунной решеткой. Вокруг стояли троны пяти старейшин. Амат заняла один из них, вскоре же из-за ширм вышли остальные. Три были её возраста, седина уже трогала их короткие волосы, но суровые и крепкие лица почти не ведали морщин. А пятой, главой собрания, была уже совсем старуха. Она шла, опираясь на лёгкое копьё, предназначенное не для битвы, а скорее для антуража. На ней была белая тога, в тон седых волос. Она медленно, опираясь руками о подлокотники, села на свой трон, и долго и громко пыталась отдышаться.
– Приветствуем Мать-Охотницу! – хором произнесли остальные женщины.
Престарелая Мать-Охотница долго смотрела на приведённых воинов, особенно – на Грая.
– Вы просили дать вам убежище, потому что у вас раненый, – сказала она, – и мы дадим его вам. Посмотрим, что сможет сделать наша целительница. Но после того вы должны немедленно покинуть эти стены. С каждой минутой наша богиня чувствует скверну от присутствия мужчин близ её алтаря.
Амат что-то сказала старухе на незнакомом рыцарям наречии. Та призадумалась, почесала волосатый подбородок, и сказала:
– Я знавала Саранея Казейского ещё совсем мальчиком. Он уже тогда делал великие предсказания и находил магические камни. Что ж, если он пророчествует о бездне… Но пока ведите раненного к знахарке. А остальных разместите в окраинных казармах. Выходить в город вам строго запрещено!
Три амазонки отвели Грая в хижину знахарки. Её не было на месте, и он уселся ждать на скамью. Он ощущал запахи трав и грибов. Так пахло у старых ведуний в Орлиных Горах, в травную долину Занлаар-Хор, место паломничества всех горских знахарей. Когда мальчиком его водили лечить простуженное горло или отмороженные ноги. Он и сейчас готовился услышать скрипучий голос целительницы, ощутить прикосновение натруженных рук старой праматери, мудрой и уже одной ногой стоящей в землях предков.
Вот скрипнула дверь, кто-то вошёл в хижину, и связка хвороста с шелестом опустилась на пол. Грай слепо повернулся в сторону звука. Шаги оказались слишком лёгкими для старушечьей поступи. Охапка хвороста захрустела в печи, ноздри кольнул душистый дым – вместе с деревом жгли целебную траву.
Грай сидел в ожидании, чувствуя, что вокруг него ходят и осматривают гостя. Вдруг ладонь легла на его глаза, словно прикрывая их от света. Он не стал сопротивляться. Рука лежала на глазах, он чувствовал, как ладонь нагревается и словно тонкие иголочки исходят из неё, а перед глазами в сплошном мраке заплясали синие всполохи. Ладонь убралась, всполохи исчезли, вновь настала слепота.
– Печать бездны, – раздался молодой женский голос, – дыхание мертвеца. Чёрное, как плесень на хлебе. Ты слишком хорошо вылеплен богами, чтобы оно не подействовало на тебя. Слабых дыхание мертвых не трогает. Только сильных. Бездна хочет свить гнездо в таком горячем и сильном сердце. Она начинает с глаз. Глаза – двери в сердце.
Почему-то сердце в этот момент забилось особенно сильно, и он вовсе не опасался, что какая-то бездна совьёт там гнездо. Да пусть даже и так – он бы запросто разворошил это гнездо и вытряхнул всех птенцов.
Грай понял, что знахарка сидит напротив него и пристально смотрит в его незрячие глаза.
– Они зелёные. Как листья дуба. Твоё дерево – дуб. Тебе нужно поговорить с ним.
– С деревом? – удивился Грай.
– С духом дерева. Пошли.
Она взяла его под руку и потянула со скамьи. Он удивился её силе. Ладошка её была маленькой, но хватка сильной, как не у каждого мужчины.
Они шли по улице. Сначала он чувствовал вокруг запахи города, слышал насмешливые голоса и женский шёпот. Но вот вольный ветер взметнул его волосы. Запах палой листвы коснулся ноздрей. Они вышли за пределы крепости, к другому краю острова, где был лес. Сначала пахло смолистой сосной, и под ногами хрустел камень. Бор занимал большую часть острова. Но вот они спустились ниже к реке и вышли на поляну, в центре которой рос огромный жилистый дуб. Он ещё не сбросил листья, хотя стояла осень, и был изумрудно-золотой.
Знахарка усадила его под дерево, спиной Грай почувствовал колкую броню коры. Тело Грая было под стать дубу – мощное и широкое, с волнами мышц. Знахарка затихла, видимо, любуясь сочетанием могучего тела человека с телом самого крепкого на свете дерева.
– Теперь ты должен собрать в своём сердце всю силу духа, – сказала она. – Ты должен представить, как в груди твоей разгорается свет, и выталкивает чёрное дыхание мертвеца. И как дерево высасывает его из тебя. Через твои глаза. Ты не должен открывать их, пока я не скажу.