Шрифт:
Пролог
Славься кюна
В меру быть мудрым для смертных уместно.
Многого лучше не знать.
Знать ты не должен удел свой грядущий.
Или забудешь в заботе покой.
Могучие ветра, зарождаясь средь вотчины Вана Ньёрда, бескрайнего ярящегося зимними штормами океана, осаждали в извечном противоборстве на грани двух стихий, ненавистную вольным духам сушу. Но их напор ослабевал, теряя часть своей необузданной силы средь множества глубоких заливов, укрощённый высокими коридорами древних скальных стен Фьордов. А после они и вовсе разбивались о закаменевшее тело одного из извечных врагов, порождений огненных и ледяных миров Удгарда, горную цепь Саркнар, что неодолимой серой стеной с попирающими небосвод заснеженными пиками вершин, шрамом пролегал через весь Хальконир,
Именно одним таким белёсым сгустком, сброшенным еловым исполином и присыпало лисицу, что укрывалась средь корней многовекового дерева. Роскошной рыжей шубки зверёк с длинной мордочкой негодующе встряхнулся и снова залег, устремив взор умных глаз на звериную тропку, бегущую меж сугробов. Лисица уже, который час выжидала свою добычу, предвкушая вкус зайчатины. Запах будущей трапезы она учуяла еще несколько дней назад и, выследив ушастого, залегла у одной из излюбленных тем тропок, ведущих в сторону лизунца ожидая, когда рысак, наконец, покажется. Слегка захрустел снег, и лисица аж вся подобралась в томительном предвкушении. Вскоре показался и сам виновник тождества сменивший темно серую шкурку на зиму более светлой. Рыжая охотница напряглась готовая к прыжку, боясь упустить момент. Стоит ей промедлить или поторопиться и вкусная трапеза так вдарит по всем своим четырем лапам, что и не углядишь куда метнулся.
Сделав пару скачков по тропе, заяц настороженно замер так близко и так далеко от её лежбища. Русак, поведя головой пару раз обернулся туда сюда и к великому ужасу лисицы испугано стеганув ушами, бросился прочь плюя на свою давно проторенную тропу. А сома лисица почти обиженно, злобно глянула на свою не иначе дальнюю родственницу, спугнувшую вожделенную добычу промчавшись мимо на лыжах, сверкнув на прощанье длинной косой рыжей как мех лисицы.
Сольвейг Хортдоттир мчалась вперед, следуя вдоль громады гор. Дороги пред ней, далеко забравшейся в лесную чащу, не-было и в помине что ни сколь не смущало сильную и годую честью щуров, дочь северных земель. Воительница облаченная в чёрной кожи дубленую броню, кирасу с наплечниками усиленную кольчужными вставками по спине, животу и оплечьях, покрытую накидкой волчьего меха, лишь придерживалась нужного ей направления, остальное было сейчас неважно для Сольвейг. Рыжеволосая девушка со страшным шрамом на левой половине лица не свойственно ей тяжело и шумно дышала, сосредоточившись на беге, он давал ей краткое забытие. Нет, она не устала и не сбила дыхание, сокрытая бронёй высокая грудь так часто вздымалась из-за волнения, а руки в клёпанных чуть выше локтя кожаных наручах не защищенные от холода рукавицами, толкающие стоящее на лыжах, чуть согнутое тело вперед, охватила предательская дрожь. От осознания того что свершила их хозяйка.
Мимо намеренно забирающей в сторону предгорий воительницы проносились стволы высоких ёлок и сосен, скованных снежным пленном. Сольвейг могла достичь своей цели уже давно и без всяких лыж, просто пройдя по хорошо вычищенной тропе, ведущей от главного городища Фьордфьёлька Лёствёрта к одинокой избушке у самого подножия гор, по тропе на коию мало кто ступал без крайней нужды.
Но она решала иначе ей необходимо было побыть одной, дабы успокоить мысли и сдержать ярость готовую вырваться наружу вместе с треском костей и пробившемся мехом. Ярость что была ново-обретённым даром Асиньи Скади, ярость зверя оборотня ульфхендара. И случись это, в родном городище отдайся она зову волка в глубине своей души, много бы крови пролилось средь обычных бондов да хирдманов ярла Руагора. При воспоминании о своём названном отце, что ввёл Хортдоттир в свой славный род. Под настоящим ещё совсем недавно, будто вчера отполыхал Дракар ставший погребальным костром для великого молотобойца Хорта одноглазого. Одинокая слеза скатилась по распаханному шрамом лицу
Сольвейг остановилась, облокотившись о ближайшее дерево, силясь выровнять громкое, словно набат дыхание, скрипом зубов пытаясь приглушить хлынувшие во всю слёзы. Слёзы? Спроси любого хирдмана любую деву щита из городища Лёствёрт да хоть Бондов с любой усадьбы, с любого конца Фьордфьелька, что были хоть мельком знакомы с дочерью хорта Сольвейг, не смотря на свои юные зимы приобретшую за мастерство пляски клинков да крапивный нрав прозвище кровавая кройщица. Они бы, каждый из встречных с уверенность сказали, это не про неё. Сказали бы, не видели вы её в набегах за океан, когда воительница брала на щит чужие крепости. Как и в стене щитов когда, ведя один из отрядов, отчищала она свое захваченное городище от скогармадров, коварно напавших посреди празднования Йольской ночи. Нет, говорили бы они, клянясь на Торовом молоте, у кровавой кройщицы одолевшей на Хольмганге молотобойца Хьярти Освальдсанна и приклепавшую часть его черепа поверх своего шелома как полумаску не бывает слёз, сказали бы все как один северяне знавшие Хортдоттир. А доведись кому попытаться поспорить или убедить их в обратном, двинули бы в бороду как пустобреху, да так двинули что проняло бы и щуров!
Но скупое зимнее око богов не обманешь, как и воронов Одина Хугина и Мунина мыслящего и помнящего, слёзы были. Ведь она, торя новую лыжню, бежала к одинокой избушки жрице богини мёртвых Хель, дабы найти там своего названного племянника, своего родича Адульва. Что стал так часто проводить время с овеянной жуткой славой женщиной с вестницей скорби. И сказать ему, дорогому сердцу ребенку, что не далее завтрашнего дня она убьет его деда, своего названного отца Руагора коего давиче вызвала на смертельный поединок Хольмганг.
Полузвериный рёв полный горя и отчаянья разнёсся средь заснеженного леса, а уже в следующий миг, отбросив палки и соскочив с лыж, увязнув в снегу чуть-ли не до середины бедра. Сольвейг, обнажив пару мечей в полтора локтя длинной, отяжелевших ножны с обоих боков широкого пояса, бросилась истово рубить ствол сосны, видя в разлетавшихся ошмётках коры кровь скогармадров и конунга Игвана в купе с тремя Норнами, что прокляни их Асы, довели воительницу до такого решения.
Жарко пылал, треща целым бревном длинный ложеный камнем по форме ладьи очаг в главном зале Лёствёрта, городища расположившегося на самой кромке воды в одном из фьордов. В зале, возведённом одним из первых в этих землях, в легендарном зале щитов, чьи стены сложенные из неподъемного вида дубовых брёвен в изобилии украшали оружие и щиты поверх хорошо выделанных звериных шкур. А меж двух рядов высоких опорных столбов украшенных искусной резьбой теряющихся концами во тьме кровли средь стропил и перекрытий с коих свисало множество длинных полотнищ, молчаливых скальдов истории северных народов. Были выставлены столы да лавки, ломящиеся от угощений, привычных на севере рыбы, мяса, сыра да хмеля, мёда и пива.
Все места были заняты благо зал мог вместить каждого пожелавшего под громкое извечное Сколь! опрокинуть пару рогов, славя как и древние чертоги чьё убранство спасло городище от разорения так и всех павших жертвой трусливого налёта в священную ночь. Здесь в тепле очага средь плотно жавшихся к друг дружке людей опрокидывающих кубки и рога не-было боле рабов трэлов. Каждый, кто взялся за оружие в ту роковую Йольскую ночь решением ярла стали вольными. Вождь заплатил со соей мошны каждому владельцу даруя храбрым не убоявшихся вражьей стали слугам свободу как и их семьям. Вот только мало кто взял предложенный откуп, а кто и вовсе сам наградил бывшего раба или рабыню с кем вместе держали стену щитов в жуткой сече.
Мед лился рекой не раз и не два разлетались над столами песни да драпы в честь сгинувшего молотобойца Хорта и его дочери Сольвейг. В честь могучей Баребры и берсерка-ульфхендара Льёта, кто обернувшись полу-зверем, первым пустил кровь скогармадров. Славили и самого вождя ярла Руагора чьё решение, принятое в горячке неравного боя спасло множество людей. Лёствёртцы приходя в себя, отводили израненные души в хмеле. Время от времени сотрясая чертог, громкими клятвами неминуемой мести вот только сойдут снега, и успокоится океан. Мало нашлось бы тех, кто не лишился родича али друга на как его уже окрестили скальды Кровавый Йоль. "Знай, Конунг Игван мы не забудем!" разноголосо вторя друг другу гремели воззвания уцелевших.
А во главе пира за стоящим аккурат в конце длинного очага столе, на высоком почётном кресле восседал и сам ярл. В красной вышитой по вороту рубахе под медвежьей шкуры накидкой схваченной золотыми фибулами в виде воронов. Он довольно оглядывал своих воспарявших духом людей, коим посветил большую часть своих немалых зим, грея усталое сердце в свете радости переполняющей их лица.
Рядом с Руагором сидели ближники, по левую руку невестка Аникен, мать последнего кровного продолжателя рода, внука Адульва, в прошлом своём рабыня, что приглянулась сгинувшему в очередном набеге сыну вождя, а ныне кюна. Светловолосая женщина сорока зим в длинном светлом платье. За ней через одно отныне навечно пустующее место принадлежавшее побратиму ярла и его правой руке форингу Хорту одноглазому, великому войну и наставнику. В своей приросшей ну ровно вторая кожа кольчужно-кожаной броне сидела его дочь Сольвейг. Рыжеволосая воительница с перекинутой через плечо толстой косой и усеянным веснушками лицом, обезображенным страшным шрамом на левую сторону от подбородка до лба, что навечно предал деве угрюмо-злобное выражение задорного к верху уголка рта и чуть прищуренного глаза.