Сахалин
Шрифт:
– Как ты смеешь? Да ты знаешь ли, на чей дом нападаешь!
– Сударыня, - отвечал он ей с улыбкой, - для нас все равны.
Злобу к своим жертвам, злобу непримиримую, которая не угасает никогда, чувствуют только те из преступников, кому пришлось много перетерпеть, прежде чем они решились на преступление.
С такой злобой отзывался мне о своей жертве один из каторжных, бывший денщик-кучер, в Корсаковском округе, убивший своего "барина" за то, что тот жестоко с ним обращался.
– Опять бы из гроба встал, опять бы задушил!
Помню, один убийца жены, - он отрубил ей голову, - на мой вопрос:
– Неужели же тебе не бывает жаль ее?
Отвечал:
– Опять бы жила, - вот хоть сейчас, - опять бы ей башку отрубил, подлой!
И с такой злобой сказал это. А вообще-то это один из добродушнейших людей в каторге.
Добрый, безответный, готовый поделиться последним.
Видно, и насолила же ему покойница!
Вообще эти люди, со злобой относящиеся к своим жертвам, по большей части, люди добродушные, мягкие.
Это просто люди с лопнувшим терпением.
Искреннее, действительно глубокое сожаление к своей "ни в чем неповинной жертве" мне пришлось наблюдать только один раз.
Это несчастный Горшенин, сожалевший об убитом им в припадке раздражения инженере Корше[53].
Мы дошли до вопроса, который, может быть, интересует вас так же, как он интересовал меня.
До вопроса о галлюцинациях и снах. Об этой "икоте воображения", "отрыжке совести".
Преследуют ли "их" призраки жертв, как они преследуют шекспировских героев, или сахалинские преступники сделаны из другого теста.
Но ведь и шекспировских героев не всех одинаково преследуют призраки убитых.
Макбет видит наяву тень Банко, в то время, как Ричарда III мучат призраки во время сна, во время тяжкого кошмара. А королю Клавдию ни во сне ни наяву не является тень убитого им короля и брата.
Я расспрашивал всех тюремных врачей относительно галлюцинаций у каторжников, и изо всех врачей только один доктор Лобас, человек глубоко знающий каторгу, мог сообщить мне только один случай, когда преступник жаловался на преследования призрака.
Я потом виделся и с преступником.
Это некто Вайнштейн, рецидивист, убивший на Сахалине женщину.
Другие говорят, что он убил ее, не добившись ничего ухаживаниями.
Он уверяет, что убил ее из отвращения:
– Уже не молодая женщина - она изменяла своему мужу. И как изменяла! Мне стало противно, и я убил ее, прямо, из какой-то ненависти, из презрения, раздавил как гадину.
Ее окровавленный призрак не давал ему покоя, пока он сидел в одиночном заключении.
Он не спал ночей, потому что она постоянно входила к нему, и на него "летели брызги крови".
Интересный рассказ о галлюцинациях мне пришлось выслушать от одного поселенца, которого я взялся подвезти из поста Дуэ в пост Александровский.
– Зачем пробираешься-то?
– спрашиваю дорогой.
– Да к окружному ишоль, сожительницу себе просить новую.
–
– Зачем плоха! Хорошая баба была, да померла... Второй месяц как померла. А мне без хозяйки никак невозможно. Хозяйство! Может, дадут какую, хоть завалящую!
Мы проехали с четверть версты молча.
– Да и слава Тебе, Господи, что померла! Прибрал ее Господь! Успокоил, да и меня-то вместе с ней. Мука была мученская.
– Что так?
– Тряслась шибко.
– Как тряслась?
– Так, по ночам. Как, бывало, ночь, так и начнет трястись. И меня-то замучила, - страхи! Как, бывало огонь потушим, так ее и начнет бить. Дрожит вся, колотится, руки, ноги как лед. "Ходит, - говорит, - он по избе!" А то вся забьется, вот-вот, думаю кончится. За ноги, - говорит, - меня хватает. Наклоняется ко мне, а от него-то могилой!" Все к ей он ходил. За мужа она. Мужа отравила, - не нравился, что ли!
– а как он стал кончаться да мучиться, с испугу его и придушила. И такой, бывало, голос у ее, самого жуть берет. "Молчи, мол, у меня с в о й есть". Самому казаться начало!.. Эх, и не вспоминать!.. Так вот и измаялась, таяла, таяла, да и скончалась. Царство ей небесное, вечный покой! Да уж где, чай!
Некоторые, немногие из них, жалуются, что изредка видят с в о и х во сне, но большинство смотрит на вас с изумлением при подобном вопросе:
– Охота, мол, такую дрянь во сне видеть?
Впрочем, все это дело нервов.
В конце-концов, я все-таки не верю, - я не верю потому, что этого не видел, - чтобы преступник совсем уж спокойно относился к совершенному им преступлению.
Может быть, и эта страсть к картам, эта картежная игра, которой они с таким азартом предаются с утра до вечера, в каждую свободную минуту, и часто с ночи до утра, может быть, и это средство - "забыться", "отвлечь свои мысли".
Наиболее тяжкие преступники, вместе с тем, и наиболее страстные игроки.
Всякий "отвлекается" и "забывается" как может и чем может.
Я видел преступника, который после совершенного им, действительно, зверского убийства[54], искал забвения... в игре в тотализатор.
– Играешь, и ничего не чувствуешь! Забываешь про "это".
К счастью для него, скачки в Москве бывают по два, по три раза в неделю, - и несколько недель, которые прошли до его ареста, этот несчастный и отвратительный человек прожил в каком-то угаре от пьянства и игры.
Когда там открывали труп, он думал о лошадях:
– Хватит ее на четырехверстную дистанцию, или не хватит?
__________
Как они относятся к наказанию?
На этот вопрос ответить гораздо легче.
Относятся очень просто.
Осудили, лишили прав, сослали сюда, и они считают все свои счета поконченными и сквитанными.
– Не семь же шкур с нас драть?!
Им сказали: идите на "новую жизнь".
И они стремятся устроить "новую жизнь".
Такую, какая нравится им, а не правосудию.