Сахалин
Шрифт:
Часто человек, присланный на шесть лет, "наживает" себе сорок.
Бежит, - ловят, набавляют. Надежды еще меньше; снова бежит, - снова ловят, снова надбавка. Надежды уже никакой. Человек бежит, бежит, - "копит" срок. Плюсы растут, растут.
Бывали случаи, что бежали даже из лазарета чуть не умирающие. Сквозь густо сросшиеся ветви кустарника, через непроходимую тайгу, карабкаясь в валежнике, бежал человек, не человек, а полутруп с ужасом в гаснущем взоре.
Из этого краткого очерка, что такое каторга, вы поняли, быть может, отчасти, что
Бегут от ужаса...
Кто правит каторгой
Представьте себе такую картину. Кто-нибудь заболел, и нужно прибегнуть к трудной операции.
Созывается консилиум. Иногда выписываются даже знаменитости. Ученые доктора долго совещаются, толкуют, какую сделать операцию, как ее сделать, какие могут быть последствия. И когда все обсудят и решат, берут и уходят, а самую операцию поручают сделать сторожу.
– Но это невозможно!
– Но это на Сахалине так и делается.
Человек совершил преступление. Два ученых юриста, прокурор и защитник, взвешивают каждую мелочь свидетельских показаний, как он совершил преступление, почему, что это за человек. Иногда вызываются даже эксперты-психиатры, которые исследуют не только здоровье подсудимого, но и осведомляются о здоровье всех его родственников по восходящей линии. Если подсудимый признается виновным, - три ученых юриста совещаются, обдумывают: какое к нему применить наказание, в какой мере.
А самое наказание, долженствующее - девиз Сахалина!
– "возродить преступника", самое это "возрождение" поручается целиком надзирателю из отставных солдат или из ссыльно-каторжных.
Это именно так. От надзирателей зависит не только судьба ссыльно-каторжных, но и применение к ним манифестов. Манифесты, сокращающие сроки наказаний, применяются к тем, кто заслуживает это своим добрым поведением. О поведении ссыльно-каторжных судят по штрафным журналам. А в штрафные журналы вписываются наказания, которые налагаются надзирателями и никогда не отменяются смотрителями тюрем.
– Это подорвет престиж надзирателя в глазах каторги. Как же он потом будет с ней управляться.
На Сахалине больше, чем где-либо, помешаны на "престиже" и понимают его к тому же в высшей степени своеобразно.
Обладают ли эти надзиратели, добрая половина которых состоит из бывших каторжников, достаточными нравственными качествами, чтобы им можно было всецело вверять судьбу людей?
При мне, на моих глазах, никто из надзирателей не брал с арестантов взятки. То есть, я никогда не видал, чтобы арестант передавал надзирателю из рук в руки деньги. Но, посещая надзирателей, я часто спрашивал:
– Откуда у вас вот это? Откуда вот то-то?
И часто получал ответ:
– В тюрьме подарили... Арестант у нас есть такой, он сработал.
Несколько раз, в то время, как я в тюрьме присутствовал при арестантской игре в карты, входили надзиратели.
– Ну, чего собрались? Разойдитесь!
– говорил надзиратель,
– Пошел на свое место!
– говорил он банкомету, тюремному шулеру, и не видел, что тот тасует в это время перед его носом колоду карт. Вероятно, не видел, потому что не делал даже замечания.
Когда мне нужно было узнать, кто в такой-то тюрьме майданщик, т. е. торгует водкой и дает для игры карты, я всегда обращался с вопросами к надзирателям, и они указывали мне всегда безошибочно.
Иногда арестанты потихоньку жаловались мне, что такой-то тюремный главарь, арестант из породы "Иванов", обижает их, вымогает от них последние деньги. И когда я указывал на это надзирателям, я слышал всегда один и тот же ответ:
– Да что же, ваше высокоблагородие, нам с ним делать? Человек отчаянный, чуть что, - сейчас нож в бок. Нешто он остановится? Ну, и молчим.
В силу отчасти чувства самосохранения, отчасти по другим побуждениям, эти низко стоящие на нравственном уровне и безграмотные надзиратели являются потатчиками именно для худших элементов каторги: "Иванов", майданщиков, шулеров - "игроков", "отцов", - и смело можно сказать, что, только благодаря надзирателям, эти "господа" каторги имеют возможность держать в такой кабале бедную, загнанную "шпанку".
Горный инженер о. Сахалина господин М. постоянно жаловался мне, что у него на Владимирском руднике вечные "бунты".
– Хотелось бы хоть один рудник устроить, как следует! А вот пойдите же, не дают! Вечные истории.
– Но ведь у вас два рудника, в которых работают каторжане: Владимирский и Александровский. В Александровском бунтов не бывает?
– В Александровском - нет.
Бог знает, словно какой-то особенный сорт каторжников. Какая-то прямо тайна. Тайна, впрочем, обнаружилась очень просто.
За несколько дней до моего отъезда с Сахалина, господин М. объявил мне при встрече:
– На Владимирском руднике бунт. На этот раз уж совсем настоящий бунт. Не хотят грузить пароход! Я буду требовать для усмирения солдат! Пусть этих негодяев перепорют.
Дело, к счастью, как-то уладилось без порок и усмирения: японский пароход "Яеяма-Мару" был нагружен углем, и я благополучно отплыл на нем с Сахалина. Дорогой сопровождающий груз угля похвастался мне:
– Как скоро нагрузили! А? Пароход зафрахтован у японцев посуточно. Какую я экономию сделал, нагрузив его так скоро!
Похвастаться, действительно, было чем: пароход был нагружен изумительно быстро.
– Но как же вы это сделали?
– Там человечек один есть, надзиратель, - удивительно, ловкий и дельный малый. Я ему дал красненькую, он и заставил каторжан приналечь. И в рабочие и не в рабочие часы грузили. Ведь от него все зависит. Тут на Сахалине все от надзирателей зависит.