Сахалин
Шрифт:
От ворот он не отходит ни шага. Это - Медведев "гуляет". Он все время держится на глазах у часовых и ни за что не отойдет в сторону.
Будто прикованный!
Медведев и в палачи пошел "из страха".
В 1893 году он судился в Екатеринодаре за убийство хозяина постоялого двора, у которого служил в работниках. Убийство с целью грабежа. Хозяин, по словам Медведева, был ему должен и не отдавал денег.
– По подозрению в убийстве!
– говорит Медведев.
И этот человек, вызвавшийся быть палачом, вешавший, -
– Не мой грех, да и все.
После того, как мы познакомились больше, Медведев объяснил мне, почему он так упорно отрицает свою вину.
– Не в сознании я судился.
– Ну?
– Ну, и положили мне наказание. А скажу, что я, пожалуй, еще наказание прибавят. Мне теперь говорить нельзя.
В палачи Медведев пошел из страха перед каторгой.
– Слыхал, что в каторге людей под земь сажают. Боялся я шибко. Потому и в палачи вызвался, - думал, в Рассее при тюрьме оставят.
В тюрьме, где содержался Медведев, предстояла казнь двух кавказцев-разбойников. Палача не было, Медведев и "вызвался".
Об этой казни Медведев рассказывает с тем же тупым, спокойным лицом, равнодушно, до сих пор только жалеет, что "не все по положению получил".
– Рубаха красная мне следовала. Да сшить не успели, - так рубаха и пропала. Халат только новый дали.
– Что ж ты перед казнью водку хоть пил?
– Нет, зачем. Захмелеть боялся. Был тверезый.
– И ничего?
– Не страшно было?
– Ничаво. Только как закрутился первый, страшно стало. В душу подступило.
И Медведев указал куда-то на селезенку.
– Ну, а если бы здесь вешать пришлось?
– Что ж. Прикажут, - повешу.
Надежды Медведева не сбылись: палачом его при тюрьме не оставили, а послали на Сахалин.
– Ну, хорошо. Там ты в палачи пошел, боялся, что под земь на каторге посадят. А здесь-то зачем же в палачах остался? Здесь ведь ты увидел, что это все сказки и под земь не сажают.
– А здесь уж мне нельзя. Мне уже в арестантскую команду идти невозможно: палачом был, - пришьют. Мне из палачей уходить невозможно.
И он держится в палачах из страха.
Медведев живет в страшной нищете: никакого имущества. Ничего, кроме кобылы да плети, - казенных вещей, сданных ему на хранение.
Из страха он не берет даже взяток.
Когда пригоняется новая партия, между арестантами всегда идет сбор "на палача", - для тех, кто пришел на Сахалин с наказаньем плетьми или розгами, по приговору суда. Ни один арестант никогда не откажет в копейке, последнюю отдает при сборе "на палача". Это - обычный доход палачей.
Но Медведев и от этого отказывается:
– Нельзя. Возьмешь деньги да тихо драть будешь, - из палачей выгонят. А возьмешь деньги да шибко пороть начнешь, - каторга убьет.
И то, что он не берет, в один голос подтверждает вся тюрьма.
– Хоть ты ему что, - запорет!
– Так, пес, смотрителю в глаза и смотрит. Ему только мигни, - дух вышибет. Нешто он что чувствует!
А "чувствует" Медведев, когда перед ним лежит арестант, вероятно, многое. Этот трус становится на одну минуту могучим. Все вымещает он тогда: и вечное унижение, и вечный животный страх, и нищету свою, и свою боязнь брать. Все припоминается Медведеву, когда перед ним лежит человек, которого он боится. За всю свою собачью жизнь рассчитывается.
И чем больше озлобляется, тем больше боится, и чем больше боится, тем больше озлобляется.
Из страха Медведев даже не пользуется тем некоторым комфортом, который полагается палачу.
Палачу полагается отдельная каморка. Медведев в ней не живет:
– Ночью выломают двери и пришьют.
Он валяется у хлебопеков. От хлебопеков зависит количество припека: смотрители хлебопеков ценят; хлебопеков не дерут, - хлебопекам не за что злобствовать на палача, - и у них Медведев чувствует себя в безопасности. Хлебопеки его, конечно, презирают и "держат за собаку". Когда кто-нибудь из хлебопеков напьется, он глумится над Медведевым, заставляет его, например, спать под лавкой.
– А то выгоню!
И тот лезет под лавку, как собака.
– Ночью-то он на минутку выйти боится!
Медведев со страхом и ужасом думает о том, о чем всякий каторжник только и мечтает: когда он кончит каторгу.
– О чем я вас попросить хотел, ваше высокоблагородие!
– робко и нерешительно обратился он однажды ко мне, и в голосе его слышалось столько мольбы.
– Попросите смотрителя, когда мне срок кончится, чтоб меня в палачах оставили. Как мне на поселение выйти? Убьют меня, беспременно убьют!
И он даже прослезился, - этот человек, мечта которого остаться до конца жизни палачом, ужас которого - выйти на свободу.
Он повалился в ноги:
– Попросите!
И хотел целовать руки.
Комлев
Против окон канцелярии Александровской тюрьмы бродит низкорослый, со впалой грудью, мрачный, понурый, человек. И бродит как-то странно. Голодные собаки, которых часто бьют, ходят так мимо окон кухни. Не спуская глаз с окон и боясь подойти близко: а вдруг кипятком ошпарят.
Это - Комлев, старейший сахалинский палач. Теперь отставной.
Он прослышал, что в Александровской тюрьме будут вешать бродягу Туманова, стрелявшего в чиновника[25], и пришел с поселья, где живет в качестве богадельщика:
– Без меня повесить некому.
Он повесил на Сахалине 13 человек. Специалист по этому делу и надеется "заработать рубля три".
А пока, в ожидании казни, - как я уже говорил, - он нанялся у каторжанки, живущей с поселенцем, нянчить детей.