Сахалин

Дорошевич Влас Михайлович

– Ишь, дядя, рот раскрыл, что сарай! Хоть с возом туда въезжай да хозяйничай!

Вот происхождение выражения "дядя сарай".

"Туис колыванский!" зовет еще таких субъектов каторга. Обман простодушного и доверчивого дяди сарая составляет пищу, но не славу для крученого. Чем больше асмодеев он проведет, тем больше славы для него. Асмодея провести, - вот что доставляет истинное удовольствие всей каторге. Закабаленная, она в глубине души ненавидит и презирает их, но повинуется и относится к "отцам" с почетом, как к людям сильным и "могутным". Ведь это - нищие, нищие до того, что когда в тюрьме скоропостижно умирает арестант, труп обязательно грабят: бушлат, белье, сапоги, - все это меняется на старое.

Чтобы покончить с почетными лицами тюрьмы,

мне остается, кроме майданщиков, отцов, крученых и разжившихся барахольщиков, познакомить вас еще с одним типом - с о б р а т н и к о м. Так называется каторжник, бежавший уже с Сахалина, добравшийся до России и "возвороченный" назад под своей фамилией или под бродяжеской. "Обратник" - неоцененный товарищ для каждой собирающейся бежать арестантской партии. Он знает все ходы и выходы, все тропы в тайге и все броды через реки на Сахалине. Знает "как пройти". Есть излюбленные места для бегов - "модные" можно сказать. Раньше "в моде" были Погеби - место, где Сахалин ближе всего подходит к материку, и Татарский пролив имеет всего несколько верст ширины. Погеби или "Погиби" (от слова погибнуть) - как характерно и верно переделали каторжане это гиляцкое название. Затем, когда в "Погибях" слишком усилили кордоны, "в моду" вошел Сартунай, - место ближе к югу Сахалина. Когда я был на Сахалине, все стремились к устьям Найры, еще ближе к югу.

– Да почему?

– Обратники говорят: способно. Место способное.

А гроза всего Сахалина и служащего и арестантского, Широколобов, пошел искать "нового места" на крайний север в Тамлово. Но истомленный, голодный, опухший должен был добровольно сдаться гилякам...

Обратник - неоцененный советник, у него можно купить самые нужные сведения. В моей маленькой коллекции есть облитая кровью бродяжеская книжка знаменитого обратника Пащенка^[37]. Он был убит во время удивительного смелого бегства, и книжку, мокрую от крови, нашли у него на груди. Заветная книжка. В ней идут записи: 1-я речка от "Погибей" - шестьдесят верст Теньги, вторая - Найде, третья - Тамлово и так далее. Это все реки Сахалина. Затем список всех населенных мест по пути от Сретенска до Благовещенска, до Хабаровска, по всему Уссурийскому краю, при чем число верст отмечено с удивительной точностью: 2271 - 1998. Далее идут адреса пристанодержателей и надежных людей.

Обратник может снабдить беглеца и рекомендательными письмами. Вот образчик такого рекомендательного арестантского письма, отобранного при поимке у беглого:

"Ю. Гапонико. Гапонико (очевидно, условные знаки). Любезный мой товарищ^[38], Юлис Иванович, покорнше я вас прошу прынать етого человека как и мене до мого приходу Яков".

Фамилий в таких рекомендациях, на случай поимки, проставлять не полагается. Среди "обратников" есть знаменитости. Люди, побывавшие на своем веку во многих тюрьмах и пользующиеся влиянием. И рекомендация такого человека много может помочь и в тюрьме.

У обратников есть еще одна специальность.

Наметив доверчивого арестанта с деньгами, они подговаривают его бежать и затем дорогой убивают, грабят и возвращаются в тюрьму:

– А товарищ, мол, отстал или поссорился, один пошел. Я же с голодухи вернулся.

Есть люди, убившие таким образом на своем веку по шесть товарищей. Эти преступления очень часты. Но это уж надо делать потихоньку от каторги: за это каторга убивает.

"Обратниками" заканчивается цикл "почетных" лиц. Теперь мы переходим с вами к отверженным даже среди мира отверженных. К людям, которых презирает даже каторга.

Тут мы прежде всего встречаемся с крохоборами, или кусочниками. Каторга не любит тех из ее среды, кто "выходит в люди", делается старостой, кашеваром или хлебопеком. И она права. Чистыми путями нельзя добиться этого привилегированного положения. Только ценой полного отречения от какого бы то ни было достоинства, ценой лести, пресмыкательства перед начальством, взяток надзирателям, ценой наушничества, предательства и доносов можно пролезть

на Сахалине в "старосты", то есть освободиться от работ и сделаться в некотором роде начальством для каторжан. Прежде в некоторых тюрьмах даже драли арестантов не палачи, а старосты. Так что, идя в старосты, человек, вместе с тем, должен был быть готов и в "палачи". Только нагоняя, по требованию смотрителя, как можно больше "припека", то есть кормя арестантов полусырым хлебом, хлебопек и может сохранить за собой свою должность, позволяющую ему иногда кое-что утянуть. Этих-то людей, урезывающих у арестантов последний кусок и отнимающих последние крохи, каторга и зовет презрительным именем "крохоборов", или "кусочников".

– Тоже в "начальство" полез!

– Арестант, - так ты арестант и будь!

Каторга не любит тех, кто старается "возвышаться", но презирает и тех, кто унижается. Мы уже знакомы с типом п о д д у в а л ы. Так называется арестант, нанимающийся в лакеи к другому. Кроме исполнения чисто-лакейских обязанностей, он обязан еще и защищать своего хозяина, расплачиваться своими боками и бить каждого, кого хозяин прикажет. Поддувалы "отцов", например, обязаны бить неисправных должников. А если должник сильнее, то и терпеть поражение в неравном бою. Конечно, даже каторга не может иначе как с презрением относиться к людям, торгующим своими кулаками и боками.

На следующей ступеньке человеческого падения мы встречаемся с очень распространенным типом в о л ы н щ и к а. "Затереть волынку" на арестантском языке называется затеять ссору. Волынщики, это - такие люди, которые только тем и живут, что производят в тюрьме "заворожки". Сплетничая, наушничая арестантам друг на друга, они ссорят между собою более или менее состоятельных арестантов, чтобы поживиться чем-нибудь от того, чью сторону они якобы принимают. Этими волынщиками кишат все тюрьмы. Таких людей много и везде, кроме тюрьмы. Но в каторге, вечно озлобленной, страшно подозрительной, недоверчивой друг к другу, голодной и изнервничавшейся, в каторге, где за шестьдесят копеек режут человека, где, имея в кармане гроши, можно нанять не только отколотить, но и убить человека, - в каторге волынщики часто играют страшную роль. Часто не из-за "чего" происходят страшные вещи. Заколотив насмерть арестанта, или при виде лежащего "с распоротым брюхом" товарища, каторга часто с недоумением спрашивает себя:

– Да из-за чего же все случилось? С чего пошло? С чего началось?

И причиной всех причин оказываются волынщики, затеявшие "заворожку" в надежде чем-нибудь поживиться. Робкому, забитому арестанту приходится дружить да дружить со старым, опытным волынщиком, а то затрет в такую кашу, что и костей не соберешь.

Ступенью ниже еще стоят г л о т ы. С этим типом вы уже немножко знакомы. За картами, в споре на арестантском сходе они готовы стоять за того, кто больше даст. "Засыпать" правого и защищать обидчика им ничего не значит. Таких людей презирает каторга, но они имеют часто влияние на сходах, так как их много, и действуют они всегда скопом. Глот - одно из самых оскорбительных названий, и храп, как его назовут глотом, полезет на стену:

– Я - храп. Храпеть на сходах люблю, это верно. Но чтоб я нанимался за кого...

И фраза может кончиться при случае даже ножом в бок, камнем или петлей, наброшенной из-за угла. Это не мешает, конечно, храпам быть, по большей части, глотами, но они не любят, когда им об этом говорят. Для глотов у каторги есть еще два прозвища. Одно - остроумное "чужой ужин", другое - историческое "синельниковский закуп". Происхождение последнего названия восходит еще ко времени, когда, при господине Синельникове, за поимку бродяги в Восточной Сибири платили обыкновенно три рубля. С тех пор каторга и зовет человека, готового продать ближнего, "синельниковский закуп". Название - одно из самых обидных, и, если вы слышите на каторге, что два человека обмениваются кличками: