Сахар на обветренных губах
Шрифт:
— Идёт. Проходи.
Он отошёл от двери в сторону кухни, где горел свет.
Я неуверенно переступила порог и осталась стоять, не зная, куда себя деть и с чего начать.
Одинцов, застывший у входа в кухню, тоже не давал мне никаких подсказок. Запрятав руки в карманы спортивных штанов, он смотрел на меня так, будто ждал, когда я объявлю, что это просто прикол с моей стороны или признаюсь в том, что я реально под чем-то.
— Ну? — вопросила я так, будто мы были на деловых переговорах. — Может, вы уже начнёте, или мы так и будем
— Сначала иди в душ, — вновь окинул он меня холодным взглядом. — А потом жди в комнате.
Он кивнул на закрытую дверь комнаты с комодом.
Внутренности сковало ледяной волной паники, но я пришла сюда со словами, что заднюю не дам.
— Хорошо, — ответила я, но пока не решилась сдвинуться с места.
— Мне нужно ещё немного поработать, — сказав это, он зашёл в кухню, оставив меня одну у ещё пока не закрытой двери.
Выход есть. Но в какую сторону?
Я не оставила себе шанса пойти на попятную. Закрыла дверь, повернула замок и сняла ботинки.
Решительно, будто точно зная, что Одинцов не сделает ничего лишнего, пошла в сторону ванной комнаты. Остановившись на мгновение у её двери, посмотрела в сторону кухни, где за столом с телефоном в руке, записывая что-то в блокнот, сидел Одинцов.
Сейчас он был сосредоточен на работе и не обратил никакого внимания на передвижения постороннего человека внутри его квартиры.
Завидная беспечность.
Я включила в ванной свет, вошла внутрь и закрылась. Оперлась ладонями о раковину и опустила голову. Прикрыв глаза, дала себе несколько минут на то, чтобы перевести дыхание и не дать сомнениям проникнуть в голову.
Я всё равно сделаю то, ради чего сюда пришла. В конце концов, это длится совсем недолго. Можно и потерпеть. Я годами терплю побои и унижение, несколько минут потерплю и это.
Оттолкнувшись от раковины, включила воду в душе. Поток воды настроила погорячее, но так, чтобы терпела рука.
Мне нужно попытаться расслабиться и согреть замерзшие под мартовским ветром мышцы.
Стараясь не смотреть на своё отражение в зеркале с яркой подсветкой, я быстро скинула всю одежду. Не спрашивая, можно ли, закинула всё до последней нитки в барабан стиральной машинки и запустила стирку.
Телефон оставила на полке рядом с чистыми полотенцами.
Войдя в душевую кабинку, сдвинула стеклянные створки и подставила лицо под горячие струи. Затем опустила голову и, прикрыв глаза, несколько минут просто обтекала. Закоченевшие от холода руки и ноги, наконец, начали согреваться. Дрожь, сковывающая тело, словно утекала в слив вместе с чувством стыда. Осталась только усталость, плавно накрывшая плечи.
Я настолько устала, что не хотела шевелить даже пальцем. Но нужно помыться. Он сказал, чтобы я пошла в душ. Разумеется, ему нужно чистое тело. За что тысяч и мне следует немного постараться.
Я взяла с полки пластиковую бутылочку с надписью «гель для душа». Налила часть её содержимого себе на ладонь и, выйдя из-под потока воды,
И только теперь решила обратить внимание на себя. По торсу были болезненные ощущения. Я даже не помню боли, которая оставила на мне эти синяки. Разного размера.
На линии талии были видны красные линии. Очевидно их оставил пояс джинсов, которые пытались с меня ни то сорвать, ни то с силой расстегнуть.
Ноги и руки тоже не остались без синяков. Свежие. Я знаю, как выглядят свежие синяки. Но я не могу себе объяснить, почему я помню только удар по лицу и совершенно не помню, моё тело тоже истязали.
Видимо, в той возне в куртках и на полу, сопротивляясь сразу двоим, я абсолютно не акцентировала внимание на физической боли. Паника и желание сбежать настолько заняли мой мозг, что на всё остальное было тупо плевать.
Смыв гель, помыла голову шампунем. Пахло тоже чем-то приятным, чистым и уютным. Но с гигиеническими процедурами пора заканчивать. Раньше начну — раньше… Раньше закончится вся эта хрень, и я, наконец, смогу освободиться от всего кошмара, что выпал мне на этот вечер и предстоящую ночь.
Выключив воду, я обернулась полотенцем. Собрала с волос влагу и, отерев ладонью зеркало, посмотрела на своё искаженное отражение. Нижняя губа слева опухла, под левым глазом назревало что-то типа гематомы. Красные глаза были практически неузнаваемы. В них было настолько пусто, что даже мне в какой-то момент стало жутко видеть себя такой.
К счастью, в комнате, в которую я прошла, даже не глянув в сторону кухни, где, точно знаю, сидел Одинцов, было темно.
Пусть так и остаётся. Ему необязательно видеть меня полностью, чтобы попасть в одно конкретное место.
Наощупь я нашла край постели, присела на него и, обняв себя талию, просто начала ждать.
Он сказал, что ему нужно поработать. Потом, наверное, ему тоже нужно будет принять душ.
Я подожду. Все равно мне некуда деться до самого утра.
И я ждала. Долго. Наверное, даже слишком долго.
Усталость давала о себе знать. Я отползла к подушкам, легла на одну из них головой и осталась лежать, глядя на тонкую полоску света под дверью.
Я слышала, как он стучит пальцами по клавиатуре. Слышала, как стучат кнопки. Немного вздрагивала, когда он слегка прочищал горло или щелкал ручкой.
А потом я просто выключилась. Это нельзя назвать сном. Сложилось впечатление, что в какой-то момент Одинцов, щелкая ручкой на кухне, щелкнул что-то и во мне. Наступила тьма, из которой я резко вынырнула только рано утром.
За окном едва забрезжил рассвет. Я была в том же положении, в котором смотрела на полоску света под дверью. Только теперь оказалась укрыта одеялом. Похоже, во сне я накинула его край на себя.
Либо это Одинцов пришёл за тем, что ему было обещано, но, увидев меня — никчемную, просто накрыл одеялом.