Сахарный ребенок
Шрифт:
Уткнувшись затылком в мамин живот, чувствуя её тёплые руки на своих плечах, я негромко и чётко произносила вместе с мамой известные всем слова. И остро почувствовала, что для меня самое важное — «…хлеб наш насущный даждь нам днесь» и«…избави нас от лукавого». Сияющая, я повернулась к маме.
— Необязательно говорить мне, что ты услышала, — сказала мама. — Это твоё. Царство Божие внутри нас. Учись слышать Бога в словах и поступках людей.
Было совсем непонятно, но я запомнила эти слова, почувствовав, что это тоже что-то очень важное.
Мы ещё довольно долго гуляли. В жилой зоне надзиратели смотрели за нами не так
— Мам, давай споём «Тихий вечер».
— Попозже. Вот послушай. Был такой поэт Языков, и у него есть хорошие стихи.
Нелюдимо наше море, День и ночь шумит оно; В роковом его просторе Много бед погребено. Смело, братья! Ветром полный, Парус мой направил я: Полетит на скользки волны Быстрокрылая ладья! Облака бегут над морем, Крепнет ветер, зыбь черней. Будет буря: мы поспорим И помужествуем с ней. Смело, братья! Туча грянет, Закипит громада вод, Выше вал сердитый встанет, Глубже бездна упадёт! Там, за далью непогоды, Есть блаженная страна: Не темнеют неба своды, Не проходит тишина. Но туда выносят волны Только сильного душой! Смело, братья! Бурей полный, Прям и крепок парус мой!Понравились стихи?
— Очень!
— А как ты думаешь, о чём они?
— Про море, про бурю, про моряков.
— И только?
— Наверно, нет, раз ты спрашиваешь, но я не знаю, про что ещё.
— У взрослых есть такие выражения: «волны жизни», «светлая даль», «жизненные бури». На эти стихи написана музыка. Хочешь послушать? Закрой глаза и слушай.
Я подсунулась к маме под локоть, прижалась к тёплому боку и, закрыв глаза, замерла. Мама негромко запела, а закончив петь, вопросительно посмотрела на меня.
— Мамочка, я всё-всё поняла. Эта песня про сейчас. Про нас с тобой.
— Да, и пусть выше вал и глубже бездна, но наша душа — как прямой и крепкий парус, и мы обязательно доплывём.
— Ура! Мы доплывём, мы доплывём! — закричала я и во весь голос запела: «Но туда выносят волны…»
— Эй, чижик! — засмеялась мама. — Слова-то запомнила, а мелодию врёшь! Послушай, как правильно.
V. Атаман
Жизнь как-то наладилась. Я снова гуляла посреди жилой зоны и тихонько,
Прошёл слух, что скоро всех нас отпустят. Наши мамы наделали так много саманных кирпичей, что класть их было уже негде. Везде лежал и сох саман. Новый делать было нельзя: не успеет до осенних дождей высохнуть настолько, чтобы его можно было сложить в решётку для окончательной просушки.
Как-то днём я увидела у коновязи целых трёх лошадей. Одна из них была очень красива: высокая, рыжая, с белыми «чулками» на передних ногах. Две другие — обычные гнедые. Очень захотелось рассмотреть рыжую получше, и я приблизилась к рабочей зоне. Место было опасное: ходить туда детям запрещалось, поэтому я делала вид, что просто тут гуляю, но ходила так, что коновязь всё время была в поле видимости — то справа от меня, то слева. Ну, а чтобы на меня вообще никто не обратил внимания, я ходила и пела, а сама смотрела на рыжую лошадь.
Из конторы вышел военный и направился в сторону жилой зоны.
«Нужно уходить, и побыстрее», — мелькнула мысль. Не желая показать, что я испугалась, я шла спокойным шагом и что-то напевала. Я была уже на полпути, когда меня обогнал очень высокий человек. Сделав ещё несколько шагов, он резко обернулся и встал у меня на дороге. Я тоже остановилась. Этого лица я раньше не видела. Ярко начищенные сапоги, скрипучая портупея и много красных штучек на воротнике — их называли петлицы, но что они означали, я не знала.
— Что это ты поёшь? — спросил он.
Я страшно разозлилась. На себя — за то, что я так испугалась, и на него — за то, что я его боюсь.
— Какую песню ты поёшь? — повторил он.
Подняв голову, уставившись прямо ему в глаза, я пошла в наступление. «Вихри враждебные веют над нами», — пела я, делая маленький шаг на каждый песенный такт. Места мне хватило только для двух первых строчек. Про «роковой бой» и «безвестные судьбы» я допевала, стоя в двух шагах от него, сжав кулаки и закинув голову, чтобы не потерять его взгляд. А глаза у него смеялись. Меня чуть отпустило.
— Спой мне ещё что-нибудь. Ты ведь любишь петь?
— Я люблю петь сама себе, — мрачно сообщила я.
— А какой конь тебе больше всего понравился?
— Рыжий.
— Это мой. Мне он тоже нравится. Пойдём, я его тебе покажу.
Спрятав руки за спину, я отступила назад.
— Туда ходить нельзя.
— Со мной можно, пойдём.
— Там рабочая зона, мне туда ходить не положено. Я живу тут, это моя зона, а вам сюда ходить положено? — совсем осмелела я.
— Иногда. А я тебя узнал. Ты та девочка, которая всех кусает, верно?
— Вот ещё глупости, я вообще не кусаюсь. А этот… Он первый начал, а когда пристают, нужно дать сдачи.
— Это хорошо, что ты умеешь дать сдачи. А чего он к тебе пристал, как ты думаешь?
— Может, он совсем не умеет разговаривать… Вот и разозлился, что его пёс подружился со мной и долго со мной разговаривал. Если бы он сам разговаривал с пёсом, он бы не захотел говорить со мной.
— Так пусть бы и спрашивал с собаки. Чего он на тебя накинулся?
— А-а-а! Побоялся, небось: там такие большие зубы — попробуй тронь! Вот он ко мне и полез. Дурак, наверно.