САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА

Дейс Герман Алибабаевич

Прилетев в Токио, Сакуров, наконец-то, встретился с отцом. Они сели в такси и уехали в один из пригородов Иокогамы. В тамошней префектуре Сакурову выдали документы на имя Куньо Сакура и предложили на выбор три квартиры. При этом ему сказали, что на первые три года он освобождается от квартирной платы. Сакуров выбрал ту, что с видом на океан. Затем он прошёл двухмесячный курс бесплатной медицинской реабилитации, необходимой после инсульта и его лечения в условиях демократической России. Реабилитировавшись, новоиспечённый Куньо сан вплотную занялся японским языком и навигацией

для каботажного плавания в акватории острова Хонсю. И уже через год получил аттестат шкипера и работу на дизельном буксире. С отцом Куньо сан встречался каждое Воскресенье. Они гуляли в парке возле старой гавани, бывший россиянин в беседах с пожилым моряком тренировал свои навыки в разговорной японской речи, а их отношения, сначала прохладные, всё больше налаживались. А так как, благодаря щедрости городских властей, предоставивших бывшему подданному РФ бесплатные жильё, лечение и курс штурманской переподготовки, у новоиспечённого японца водились деньги из тех, что он привёз из России. Благодаря такому удачному стечению обстоятельств качества японского гостеприимства и российской запасливости, отец и сын могли по несколько часов проводить в одной старой таверне. Сначала Куньо сан пытался пить сам и угощать старика сакэ, но потом они оба, причём довольно скоро, перешли на Смирновскую водку. Отец, первый раз угостившись из рук сына водкой, сильно обрадовался и поведал о том, как он познакомился с этим чудесным напитком в одном из советских дальневосточных портов. При этом спросил, почему они пьют смирновку, изготовленную во Франции, а не «Столичную» из самой России. На что сын молча передёргивался и продолжал заказывать смирновку.

Первый раз Сакуров позвонил Жорке из Японии, когда получил документы. Он поведал ему о своих успехах, а Жорка рассказал про деревню. О том, что он уже собрал урожай и заколачивает свою и Сакуровскую избу на зиму. После чего Жорка собирался переехать сам и перевезти Сакуровских котов с кошками в своё Болшево. Сакуров прослезился и пообещал Жорке, что никогда не забудет его доброты.

Потом Сакуров и Жорка созванивались раз в три месяца, затем стали общаться с помощью Интернета. Так Константин Матвеевич узнал, что первым сгорел дом Виталия Ивановича. Потом сгорел дом Гриши. Затем какие-то бродяги подпалили хибару военного. Потом Жорка сообщил, что устроился на постоянную работу и в деревню, которую за две зимы дотла разорили жители соседних сёл, больше не собирается. А спустя семь лет, когда Жорка ушёл с очередной работы, разругавшись с очередным начальником, а его супруга вышла на законную пенсию, они с женой стали искать для покупки новый дом в новой деревне. И не придумали ничего лучшего, как купить дом в соседнем с бывшей Серапеевкой посёлке, именуемом Московским. При этом Жорка мотивировал свой с женой выбор тем, что один хрен во всей России жизнь говно, так уж лучше жить в том, где тебя все знают, и ты уже знаешь всех.

– Да, брат, своё говно, оно ведь сначала ближе другого к своей заднице, а потому пахнет много терпимей остального (175), - несколько замысловато вслух пошутил господин Сакура и пересёк железку. Затем миновал ещё одну просеку и вошёл в посёлок. Раньше этот посёлок, именуемый Московским, изобиловал зажиточными жителями и подсобной живностью: избы смотрелись ухоженно, по улицам разгуливала всевозможная птица, а на скамейках сидели довольные жизнью крепкие тётеньки и хорошо упитанные пьяноватые дяденьки. Теперь из тридцати изб жилыми остались семь, причём пять из семи изб предназначались для продажи на хрен дуракам вроде Жорки и его жены

– А я ведь приглашал его, балбеса, в Японию, вместе с женой и оставшимися кошками, - снова вслух сказал господин Сакура. Говорил он по-русски, причём делал это с видимым удовольствием.

Тем временем снег пошёл сильней, и улица посёлка ещё плотней запахнулась пушистой полупрозрачной шалью, в перспективе показывая сплошную белизну чудом тканного природного убора. Где-то там, метрах в тридцати от путника и в пятидесяти от границы белой невидимости, нарисовался мужик с ведром. Мужик стоял к господину Сакуре задом, к срубу колодца – передом. И, пока он так стоял, очевидно, закуривая, на господина Сакуру напали две собаки. Они выскочили на улицу и принялись яростно обгавкивать приезжего. На что тот молча достал из сумки кольцо колбасы, отломил от него два конца и бросил грозным стражам. Те сожрали колбасу и припустили за благодетелем, повизгивая от восторга и помахивая хвостами.

Мужик с ведром обернулся на шум и Константин Матвеевич узнал Жорку. Приезжий ускорил шаг, а Жорка подбросил ведро высоко над головой и заорал:

– Костя, сучье рыло, а я думаю, чего ты не звонишь и в Интернете не появляешься??! А ты – вот он!!!

Жорка, как всегда, был под мухой и орал так, что перекрикивал собственное эхо.

– Жорка! – сказал господин Сакура, пробежал оставшееся расстояние и, наконец-то, обнялся с другом.

– Ну, блин, ну, молоток! – вопил Жорка. – А какой стал красавец! Интурист, ей-Богу, интурист! Жена, готовь праздничную закусь! Сейчас загудим, чертям тошно станет! Главное – компания, а то мне тут и выжрать путём не с кем: или вороватые хроники, или жлобы в завязке. Так что мы тут торчим, как памятники сухому закону? Пошли в избу…

– Жорка…

– Да, ладно, не хнычь. Как сам?

– Нормально. Теперь хожу вторым помощником на трампе. Купил домик на берегу бухты. Отец умер. И я ведь прошлым летом был у Петьки Варфаламеева в Черчилле…

– Знаю. Про домик ты мне сам давеча рассказывал, когда приглашал переехать к себе на постоянное место жительства. А про Петьку я от него самого слышал, потому что мы с ним иногда созваниваемся. Ну, как тебе моя новая хибара?

– Да ничего…

– Чё, ничего? Чё, ничего?? Ты чё морду воротишь, турист? Не нравится? А вот ты погляди, какие я двери в сенях новые соорудил! А какой навес над сараем присобачил?!! Или вот – фундамент усилил!

– Эх, Жорка!

Над деревней, неназойливо укутываемой снегом, стояла патриархальная русская тишина, нарушаемая далёким собачьим лаем, редким карканьем случайных ворон и радостными воплями контуженного Жорки Прахова. Где-то в стороне бывших совхозных садов бахнул ружейный выстрел. А из дверей, которые якобы внове соорудил неунывающий Жорка, выкатилась его жена-сказочница.

– Ну, здрасьте, давно не виделись! – упёрла руки в боки Жоркина жена. – Мало, он тут один водку трескает, теперь у него компания появилась!

КОНЕЦ