Саквояж со светлым будущим
Шрифт:
Мобильный никак не находился, а она должна немедленно позвонить домой. Прямо сейчас. Господи, помоги мне! Помоги мне немедленно!…
— Маша?
Она не оглянулась, и даже по ее спине было ясно, что произошло что-то ужасное.
Дмитрий Андреевич, который терпеть не мог, когда ему мешают, который и вышел только для того, чтобы устроить секретарше разнос за то, что та подняла в доме такой шум и практически устроила факельные шествия, мгновенно сбежал с лестницы и схватил ее за воротник пиджака, как нашкодившего школяра. Он умел отличать
— Маша!
Она не могла найти телефон. В этом телефоне в данный момент был весь смысл ее жизни. Она должна позвонить и не может найти мобильник!
— Маша, приди в себя!
Она искала.
Дмитрий Андреевич вырвал у нее сумку, бросил ее на стол, потряс секретаршу за воротник и затолкал в кухню. Она сопротивлялась, но он был сильнее.
— Так, в двух словах. Что случилось?
Маша Вепренцева была обыкновенной женщиной. То есть самой обыкновенной. В героини сериала она решительно не годилась.
Это только в сериале героиня, узнав от темных сил, что они ей угрожают, и выслушав требование «никому ничего не говорить», в самом деле никому ничего не говорит! То есть свято верит в то, что «темные силы» плохого ей точно не посоветуют! Еще не было в природе ни одного сериала, где героиня немедленно рассказала бы о своих проблемах герою, а тот позвонил бы в милицию или в сыскное агентство, и проблемы бы моментально уладились. Впрочем, тогда и сериала бы никакого не вышло.
Она тяжело дышала, отводила в сторону глаза, и телефонная трубка на витом шнуре покачивалась и легко ударялась в стену, как ленивая лодочка в зеленый бережок. Писатель Аркадий Воздвиженский взял трубку, послушал и вернул ее на аппарат.
Его секретарша схватила со стола бутылку, глотнула воды, поперхнулась, закашлялась. Потекло по подбородку и капнуло на пиджак.
— Дети, — сказала она хрипло и вытерла подбородок тыльной стороной ладони. — Он сказал про детей. Мне надо позвонить, Дмитрий Андреевич.
— Кто сказал?
— По телефону… Он сначала сказал, что вы в Киев ехать не должны, или будут вам… длинные грабли.
— Маш, ты в своем уме?
— Да-да! — повторила она быстро. — Он сказал, если вы поедете, чтобы место на кладбище сначала присмотрели, потому как потом поздно будет. И после про грабли.
— При чем тут грабли?!
Маша глотнула еще воды, еще раз утерла рот и посмотрела мимо него. В виски ломился адреналин, будто она только что чудом избежала смертельной опасности и еще до конца не осознала это.
Надо бежать, бежать, гнал адреналин, ну, беги, ну, что же ты стоишь?!
— Дмитрий Андреевич, мне надо позвонить. Детям позвонить, прямо сейчас… Он еще сказал, что их… убьет. Он, наверное, их похитил.
Родионов посмотрел на нее, прищурив глаза, — она явно была не в себе. Из ее обрывочных фраз он ничего не понял, но вдруг осознал, что все… всерьез. Был какой-то разговор, напугавший ее до смерти, и этот разговор означает, что у них проблемы. Очень большие проблемы.
Он
Сдал роман вовремя — молодец. Не сдал — подлец.
Беда.
Беда— а!…
Дополнительная беда секретарши Маши была ему совершенно ни к чему. То есть решительно ни к чему.
— Где сейчас должны быть дети?
— У… у бабушки. То есть Сильвестр у бабушки, а Лерка… господи, я не помню… Лерка в саду, где же еще!
— Ну так звони! — велел Родионов грубо. Специально так грубо, чтобы она перестала косить глазами и облизывать губы. Ему казалось, что она в обморок грохнется. Что тогда прикажете с ней делать?!
— Телефон… не могу найти.
— Вот тебе телефон, — и он сунул ей трубку, которая только что была пристроена на аппарат на стене. Маша отшатнулась, словно он сунул ей в лицо гадюку.
Ах да. Именно из этой трубки ей… угрожали.
Вот черт. Из заднего кармана джинсов он извлек свой телефон. Пластмассовый корпус был теплый, и Дмитрий Андреевич вдруг сконфузился из-за того, что он нагрелся у него… на заднице.
Но Маша ничего не заметила, про задницу Дмитрия Андреевича даже не подумала. Набрала номер и стала ждать, глядя в одну точку бессмысленным взглядом.
Родионов, покорившись судьбе, — вот как тут прикажете книжки вовремя сдавать?! — нажал кнопку на электрическом чайнике. Кофе выпить, что ли?…
…и что это она так переполошилась? Мало ли сумасшедших звонит?! Да в день по нескольку раз, и что? Ничего. Маша всегда сдержанна и непреклонна, а тут вдруг так… распустилась. Или все дело в детях и в том, что придурок наговорил что-то про них?
У Родионова не было детей, и он понятия не имел, как чувствуют себя те, у кого они есть.
— Мама? — выговорила его секретарша быстро. — Мама, у вас все в порядке? Сильвестр пришел? Когда придет? Мама, нет, не отпускай его никуда. Бог с ним, с теннисом, мама! Нет, ты слышишь меня или нет? И Лера… Ничего не случилось. Нет, ничего…
Родионов едва заметно пожал плечами и стал методично, одну за другой, открывать дверцы шкафчиков. Он искал кофе.
Женщины — непостижимые существа. Понять, что происходит у них в голове, невозможно.
Ну, вот это что такое?!
Она звонит матери и истерическим голосом спрашивает, все ли в порядке. Потом велит никуда не отпускать ребенка, даже и на теннис не отпускать, а потом, когда мамаша уже вполне готова отправляться в Институт Склифосовского с сердечным приступом, сообщает — все, мол, хорошо, ты, главное, не волнуйся. Это я так. Бдительность проявляю.