Саквояж со светлым будущим

Моим любимым людям, работающим в издательстве

— Маша! Где труп?!

Молчание и отдаленное мурлыканье музыки.

— Маша! А, Маша?!

Молчание и музыка, и никаких звуков, свидетельствующих о том, что Маша услыхала его призывы.

— Маша!!! Где труп, я тебя спрашиваю?!

Ну что делать? Придется теперь вставать и самому идти на поиски, а не хочется. Он оттолкнулся ногами от массивной тумбы письменного стола, кресло покатилось. Сначала оно ехало по паркету и производило некоторый шум, потом въехало на ковер и покатило бесшумно, а когда колесики увязли в ворсе, и вовсе остановилось.

До двери было еще далеко. В кресле не доехать.

Он заворчал, выбрался из кресла, пошел к двери, зацепился за что-то, то ли за край ковра, то ли за ножку книжного шкафа — он всегда и за все цеплялся, потому что видел плохо, — распахнул дверь и заорал:

— Марья!

Последние звуки стихли, и тишина воцарилась в доме.

Он свесился через полированные лестничные перила и проорал в гулкую пустоту:

— Марья, дьявол!…

— Я не дьявол, — проговорили с робким достоинством у него за спиной, зря он свешивался в проем! — Я просто… не слышала. Вам что-нибудь нужно, Дмитрий Андреевич?

— Я Аркадий, — проскрежетал он, — по крайней мере, пока на работе!

Секретарша промолчала, разглядывая свою коричневую папочку. Он помолчал, разглядывая секретаршу, а потом протянул:

— Маша, а, Маша? Где труп?

— Какой именно труп вас интересует, Дмитрий Андреевич?

— Последний.

— У нас два последних.

Он в раздражении почесал за ухом, как большая блохастая собака. Впрочем, на блохастую собаку он похож, пожалуй, не был. Он был похож на ухоженного домашнего пса, искренне недоумевающего, откуда у него могут взяться блохи.

— Ну… бабы этой труп! Где он?!

Вредная Марья сделала вид, что задумалась, и замолчала. Он постоял-постоял возле нее да и ушел в кабинет.

Раз она вредничает, он тоже будет вредничать.

Не пойти за ним она не может, а в кабинете их положение моментально изменится в соответствии с табелью о рангах — он начальник, она подчиненная. В кабинете победа всегда оставалась за ним. В предвкушении этой победы он пинками подогнал кресло к столу, уселся и сложил пальцы домиком, как некий политический деятель недавнего прошлого, утверждавший — не без оснований! — что «Россия наш общий дом». Насчет «нас» было до конца неясно, а вот для того политического деятеля Россия — дом родной, это уж точно!

На подоконнике сидел серый дождик в мокром плаще, болтал ногами в резиновых ботах. От его болтания по подоконнику с гулким стуком рассыпались капли.

Дмитрий

Приоткрылась дверь на лестничную площадку, застланную турецким ковром. Он усмехнулся в сложенные пальцы.

— Труп фотомодели Русланы у вас, — сказали от двери. — У меня его нет.

— У меня тем более!

— У вас.

— У меня нет, — повторил он в медленном раздражении. — Найди мне его сейчас же.

Все дело в том, что он «неорганизованный». Если бы он был «организованный», он бы и сам знал, где у него что, и ему не нужна была бы никакая секретарша. А так, раз «неорганизованный», то и получается, что он никогда не знает, что и куда засунул.

Куда он мог засунуть труп?!.

— Разрешите, я посмотрю, — вежливо попросила Маша. — Или мне со своего компьютера посмотреть?

— Нет уж, — возмутился он, — смотри с моего! И так сколько времени потеряно!

Она подошла.

Повеяло духами и еще чем-то женским и теплым, как будто ты с холодной улицы, с дождя и ветра, когда кажется, что вот-вот пойдет снег, и дальние тучи сизым краем уже легли на бурую раскисшую землю, и собака трясет ушами и смотрит жалобно и серьезно и просится обратно под крышу, входишь в домашнее живое тепло, и внутри этого тепла горит камин, букет последних астр сияет в старинной голубой вазе с отколотым лепестком, душистый чай остывает в пузатом чайнике, и в полированной поверхности стола отражаются тонкие руки в рукавах теплого платья.

Вот так ему представлялось. Недаром он был писатель.

Маша положила свою коричневую папочку на круглый шахматный столик — он очень любил этот столик, хоть в шахматы за ним никогда не играл! — и решительно направилась к столу. Так решительно, что ему показалось, будто она засучивает рукава.

Она все делала очень решительно и необыкновенно серьезно, как участковый в кино, который то и дело повторяет суровым голосом: «Я на работе!»

Рукава она засучивать не стала, боком протиснулась к его рабочему месту. Ему почудилось, что она втянула живот.

Ну конечно.

Из чувства противоречия и отчасти затем, чтобы показать, кто в доме хозяин, он не стал вставать, лишь чуть-чуть отъехал в сторону, самую малость. Маша деликатно нагнулась, так, чтобы не поворачиваться к нему задом, уставилась в монитор и моментально распатронила все его файлы.

Он никогда не умел так обращаться с адской машиной. У него она все время «глючила» — глотала страницы, перескакивала из документа в документ, висла и не отправляла почту.

— Ну что? Нашла?!

— Нет пока. Сейчас найду.

— Говорю тебе, что у меня этого трупа нет. Труп мужика есть, а трупа бабы нет! И искать нечего.

— Одну минуточку подождите, Дмитрий Андреевич.

— Ты должна называть меня Аркадий.

— Мне не нравится.

— Какое это имеет значение! Я стал Аркадием задолго до того, как ты родилась.

— Вы себе льстите, — пробормотала непочтительная секретарша Маша. — Вот. Это тот труп, который вы искали?

— Где?

Он уставился в монитор.