Саламандры: Омнибус
Шрифт:
Но это не был конец. Еще нет. Пириил горел как зажигательный снаряд, готовый взорваться. Тело библиария неконтролируемо билось в конвульсиях, когда он пытался обуздать силы, которые высвободил. В нем струилось неистовое психическое пламя. Несколько солдат были уничтожены им, огонь разума становился реальным. Люди рухнули от жара, их тела обратились в пепел.
— Пириил! — закричал Цу'ган. Прижав к себе Мангейма, он поднял одной рукой болтер.
— … ты знаешь, что должен сделать.
Он выстрелил в спину Пириилу, мастерский выстрел
— Цу'ган! Цу'ган!
Только через несколько секунд Цу'ган понял, что его звали. Необычная тишина установилась над полем смерти. Над ними, по мере прекращения варп-шторма, постепенно блекло красное небо, а дождь уменьшился. На горизонте занимался новый серый день.
— Дак'ир…
Ошеломленный, он забыл использовать унизительную кличку другого сержанта.
— Что случилось, Зек? Все закончилось? — Мангейм был мертв. Цу'ган понял это, когда офицер обмяк в его руках. Он не поколебался, даже в конце, и вел своих людей к победе и славе. Болтер Цу'гана был все еще горяч от выстрела в Пириила. Он с осторожностью выжег метку чести на коже капитана Мангейма. Она имела форму головы огненного дракона.
— Все кончено, — ответил он и отключил связь.
Тусклое солнце пробилось сквозь тучи. Рассеянные лучи устремились вниз, бросая свой свет на участок земли далеко в пустыне. Цу'ган не понимал, что это значит, только то, что когда смотрел на него, его старый гнев уменьшился, и его охватило странное чувство, которое не сохранится в грядущие дни.
Падал дождь. Родился новый день. Адская Ночь закончилась, но чувство осталось.
Это была умиротворенность.
Саламандр
Пролог
Тсу'ган ринулся вниз с каменного парапета храма.
— Нет! — вырвался из горла крик.
И, падая, он слышал хриплый смех.
Нигилан спланировал эту смерть. Обвел их всех вокруг пальца. И это оно — холодное осознание собственной ошибки — засело сейчас, словно кусок льда, в животе у Тсу'гана.
Он вспомнил бронированный силуэт, приближающийся оттуда, где должен был находиться сам, где — как верный Саламандр — обязан был стоять на страже. Заносчивость и самонадеянность заставили его ослушаться приказа. Тсу'ган решил, что ради славы стоит рискнуть.
Весь мир вокруг мелькнул расплывчатым мазком, когда Тсу'ган полетел к столь близкому полу храма. Из-за своей безрассудной поспешности сержант потерял из виду прятавшегося врага, который сейчас подкрадывался к Кадаю. Капитан стоял один у растекшейся лужи того, что осталось от варповой твари, которую он только что одолел. И он был слаб…
Ослепительный свет пропорол тьму, словно зазубренный нож, которому все равно, что резать. Тсу'ган падал, раскинув руки, и несколько мгновений растянулись в вечность, пока он провожал взглядом раскаленный луч, прожигающий мрак. Он видел, как луч задел Дак'ира, мгновенно оплавив его шлем.
С колотящимся в груди сердцем Тсу'ган уже выпрямился и бежал, не обращая внимания на опасность, таящуюся в темных углах храма. Расстояние до капитана казалось непомерно большим, а шанс на то, что Кадай еще жив, — ничтожно малым. И все же Тсу'ган не терял надежды.
И, только подбежав ближе и увидев провалившиеся внутрь доспехи Кадая, он понял, что его любимый капитан мертв. Проехавшись подошвами по рокриту, Тсу'ган резко затормозил, чтобы не потревожить оплавленные останки, и рухнул на колени. Он не поднял головы, даже когда услышал крики Н'келна и других боевых братьев, вернувшихся, чтобы помочь. Только они уже опоздали.
— Саламандры! Убивайте их!
Лай болтерных выстрелов перешел в грохочущее крещендо. Тсу'ган едва замечал, как дергаются вокруг фигуры гибнущих культистов — последователей порченого культа, который и привел Саламандр в это гиблое место, — когда выстрелы Н'келна и остальных принялись рвать их на куски. Он ощущал пустоту внутри, словно кто-то вонзил кинжал ему в живот и вырезал все внутренности. Почти физическая боль, сильнее и глубже, чем любая пытка, пронзила его до самой глубины души. Он словно перестал существовать в этом мире и просто наблюдал за происходящим вокруг со стороны.
Звон пули, отскочившей от наплечника, вернул Тсу'гана обратно. Горечь и нежелание поверить в смерть Кадая обернулись яростью. Дрожащие ладони превратились в кулаки, сжимающие болтер. Тсу'ган уже снова был на ногах. Он всмотрелся во мрак, но убийца Кадая уже сбежал.
Краем глаза Тсу'ган заметил, как бросился на него какой-то культист. Зашитый рот не давал презренной твари издать боевой клич. Тонкие, как у скелета, пальцы сжимали эвисцератор. На иссохшем, словно у мумии, теле болтались рваные одежды.
Этот сгодится.
Тсу'ган нырнул под неуклюжий взмах цепного меча, по шлему царапнули стрекочущие зубья. Продолжая движение, всадил кулак человечишке в живот, чувствуя, как лопаются ребра и дряблые мышцы. Со звериным рыком вырвал горсть внутренностей и прикончил культиста тяжелым ударом болтера.
Едва отметив, как смялся череп врага, Тсу'ган повернулся и расстрелял три фигуры в плащах, убегающие во тьму. Вспышки выстрелов осветили беглецов, и те заплясали под градом снарядов, словно обреченные марионетки. Тсу'ган достал следующего культиста, перебив ему шею ребром ладони. Еще двое пали от злого окрика болтера: их грудные клетки лопались, когда разрывные снаряды делали свое страшное дело. Еще один рухнул под ударом локтя, сломавшего ему шею, отчего голову культиста своротило набок.