Саламина
Шрифт:
Кто-то принес кусок муслина. Мы подняли ребенка, положили его на муслин. Завернули ноги в материю, накрыли тельце, зашили трупик в муслин. Расмус поднял его и в полном молчании понес к грубой каменной покойницкой на холме. Родители ребенка шли рядом. Оба были спокойны, мать, которую, казалось, сломило горе, отец, шедший с небрежным видом, засунув руки в карманы.
Покойницкая сложена из неотесанных камней, без раствора — сырая, темная дыра. В ней стояло два грубых стола, приделанных к стенам. На полу валялись стружки, здесь сколачивали гробы. Один из столов очистили, и Расмус положил на него сверток. Вскоре все вышли, задержался только один человек, чтобы закрыть дверь и подпереть ее ломом.
Мы
IX
Война
Рисую и пишу, пишу непрестанно. Гоняюсь за красотой, растерянный, сбитый с толку ее изобилием. С жадностью пытаюсь впитать в себя за один короткий год столько красоты, чтобы ее хватило наполнить восторгом целую жизнь. С таким же успехом, вращая калейдоскоп, можно надеяться исчерпать все его комбинации за день. Я упоминаю о живописи, чтоб показать, чем было заполнено время, а не для того, чтобы распространяться на эту тему. Разговоры об искусстве — вот уж поистине извращение наших наклонностей. Мы путешествовали по фьордам, разбивали лагерь там, где нам нравилось, и работали.
Отправляясь на поиски новых пейзажей, мы старались уйти подальше от киносъемочной группы, которая своими палатками, самолетами, моторными лодками и столами для игры в пинг-понг, поставленными на прибрежном песке, покрыла наш район, подобно саранче.
— Ваше пребывание здесь, — сказал я как-то нескольким членам группы, — мешает моей работе примерно так же, как я бы мешал вашей, постоянно влезая в поле зрения аппарата во время съемки кино.
Бессмысленно большое количество народу, многочисленные лишние люди, болтающиеся без дела, превращение ночи в день, спанье, пьянство, обжорство, громкие ссоры, тошнотворное зрелище зря израсходованных денег, попусту потраченного времени — это было похоже на затянувшийся кутеж с дебошем.
Местные жители за всем наблюдали, все замечали. Они видели, как начальник торгового пункта валялся в канаве и чуть ли не лаял. Они видели, как пьяные, едва держащиеся на ногах белые стараются заехать друг другу в морду кулаком, слышали визг и ругань белых женщин. Их дети подглядывали в палатки и видели, как белые спят со своими женщинами. Они замечали все: они окрестили одну женщину «адлискутак» — «матрац».
Уважение к закону? Люди, которым запрещено даже хранить керосин в пределах поселка, видели, как газолин ввозят на грузовиках и хранят в запретных местах, видели, как их воинственный начальник торгового пункта и губернатор не замечали больших газолиновых ламп и примусов, которыми освещался и отоплялся чердак церкви, общежитие киношников. Они пили киршвассер на чердаке, освещенном светом ламп. Должен признаться, это меня уязвило. Я с трудом ухитрялся в долгие темные зимние дни и вечера рисовать при свете лампы, заправленной тюленьим жиром. Жители поселка впитывали все это; они все понимали. Развращающее влияние? Нет. Не так просто изменить старые обычаи народа, которые у него в крови, — старый образ мышления, старые привычные манеры, веками складывающуюся мораль. Но вот что они о нас думают — это другое дело.
Вспомним о танцевальном зале, раз мы уже затронули тему пожарной опасности. Опасны ли для старой развалины из дерна, расположенной в пятнадцати шагах, две свечи, горящие в танцевальном зале? Очевидно, да, если учесть, что решение этого вопроса требовало такого глубокого и тщательного предварительного разбора. Дело от начальника торгового пункта перешло к губернатору, а теперь находилось на рассмотрении у директора Гренландского управления в Копенгагене. А в это время пьяная компания жгла керосин и газолин на захламленном церковном чердаке. Закон, видимо,
Шкипер шхуны был, надеюсь, моим другом. Во всяком случае, он постоянно переходил из одной враждующей крепости в другую, и что бы он там ни сообщал Троллеману, но мне он принес такую новость: Троллеман сказал ему, что не допустит строительства танцевального зала.
— Стройте здание на холме, — сказал Ольсен, смеясь. — Это единственное место, где вам позволят строить. Имейте в виду, я знаю это.
Я тоже знал это. Шхуна простояла у нас двое суток. Затем днем, в четыре часа, отплыла в Нугсуак, из Нугсуака она должна была проследовать в Уманак, потом через несколько дней снова вернуться в Игдлорсуит. На шхуне уехали Троллеманы.
— Ну-ка, Гендрик, Петер, Кнуд, приведите все в порядок на моторке, заправьте баки. Выходим завтра в Уманак.
День был скверный; мы выехали. Через два часа начался сильный ветер, поднялось большое волнение. Мы трусливо повернули назад. Спустя три часа, невзирая на предупреждения всех мудрецов, снова вышли в море и в десять часов вечера были уже в Уманаке. Я отправился прямо к управляющему.
— Да, — сказал управляющий, — я об этом слышал. Я не собирался писать. Нет, директор заявил, что вы не имеете права. Закон, знаете ли, нет двадцати шагов расстояния. — Он весело засмеялся — такая у него была привычка. — Нет, нет, там нельзя.
Он снова засмеялся. Меня взорвало.
— Мне хочется понять все правильно, я здесь чужой и хочу разобраться, как делаются дела в Гренландии, — сказал я. — Вы называете эту развалюшку зданием? Тогда почему вплотную к ней стоят два частных дома? Вы позволили построить частный дом на том месте, где мы сейчас хотим поставить свой, он простоял там несколько лет. Но наше коммунальное сооружение там строить нельзя. Почему? Объясните мне только, почему. Что же это за закон? Вы беспорядочно застроили самый лучший участок во всем поселке, бессмысленно расползлись по всему этому месту. Кто строил поселок? Чей он в конце концов? Почему жители не могут получить приличный участок для постройки своего дома? Ах! Опасность пожара! Вы меня насмешили. Вы позволяете пьяной компании баловаться в церкви взрывчатыми веществами, жить, готовить, жечь керосин на чердаке, загроможденном разными вещами. Ах, они немцы! Теперь я понял. А остальные, местные жители, они всего лишь гренландцы. Вы только скажите мне: я верно понял?
— Да, да, совершенно верно, — управляющий весело смеялся.
— И вы понимаете, — продолжал я орать (думаю, что он едва ли понимал хоть одно слово из всего этого), — что вся администрация бессмысленно держит сторону этого полусумасшедшего Троллемана? Что вы не только не помогаете общественному начинанию, но и всеми возможными способами тормозите его! Это тоже верно?
— Да, да, это так. — Не в состоянии сдержать свой восторг, он смеялся.
— Тогда где же мы можем построить этот дом?
— Где угодно, мистер Кент, если участок удален на двадцать метров от наших зданий.
— Если я отодвину его ровно на двадцать метров, то там мы можем строить?
— Да, конечно.
— Хорошо, мы его там и построим.
Я попросил управляющего дать мне плотника, он сразу же согласился дать его на время.
— И я возьму с вас, — сказал он, — только то, что мы сами должны ему заплатить.
За это спасибо управляющему. Наконец-то хоть один человек нам помог.