Салат из креветок с убийством
Шрифт:
— Конечно. Я вот что выяснил. Финкель — игрок. Играет на бирже, в подпольных казино, в официальную лотерею и в разные неофициальные, которых не так мало… В карты тоже играет. На него несколько раз жаловались, но ничего доказать не удалось… Альгарон познакомился с Финкелем прошлым летом, и, судя по состоянию банковского счета, тоже начал играть.
— В смысле — проигрывать?
— В смысле — проигрывать, — повторил Беркович. — В прошлую пятницу он снял со счета двадцать тысяч. Наличными. В квартире эти деньги не обнаружены.
— Ты
— Вероятно, он проигрывал Финкелю, они часто, кстати, встречались в последнее время — в квартире Альгарона, вдвоем. Играли, скорее всего. И я так думаю, Альгарон поймал Финкеля на жульничестве. Скорее всего, так и было. Возможно, пригрозил, что заявит в полицию. Если бы он это сделал… если бы успел это сделать… у Игаля — он занимается делами о мошенничествах — было бы достаточное основание, чтобы Финкеля задержать и предъявить, наконец, обвинение.
— Ну, знаешь! — пожала плечами Наташа. — Лучше быть обвиненным в мошенничестве, чем в убийстве.
— А разве я могу обвинить Финкеля в убийстве? Как? У него — и только у него! — железное алиби.
— Ну-ну… — пробормотала Наташа. — Ловкий человек этот Финкель. Но если он хотел убрать Альгарона, почему не сделал это, когда приходил к нему…
— Тогда его уж точно обвинили бы! О чем ты говоришь? Он должен был обставить все так, чтобы на него не смогли бы пасть подозрения!
— То есть, ты подозреваешь Финкеля только потому, что никаких подозрений против него быть не может!
— Выходит, так… — уныло произнес Беркович и щелкнул пальцами.
— Да, — сказал он. — Я понял.
— Что понял? — удивилась Наташа.
— Как он это сделал!
— Финкель? Но ты же сам говоришь, что…
— Конечно, его не было в квартире в тот момент, когда начали есть суп. Но за полчаса до того он стоял напротив Моше и произносил тост. И все взгляды были обращены…
— К нему.
— Нет! Все смотрели за окно, потому что Финкель сказал: “Смотрите, какой прекрасный вечер! Пусть и жизнь Моше будет такой же прекрасной…” И все повернулись к окну. Коробочка — открытая! — стояла на столе перед Моше.
— А Финкель стоял у противоположного края стола, — пожала плечами Наташа.
— Это меня и сбивало с толка, — кивнул Беркович. — Я думал: как он мог положить капсулу… Он не положил: он ее кинул. Как баскетболист кидает мяч в корзину и получает очко. Извини, Наташа, мне нужно на некоторое время…
— Конечно! — воскликнула Наташа. — Опять то же самое. Ты уходишь, как только начинается моя любимая передача! Ты это нарочно?
Но Беркович уже вышел.
Рон Хан прилетел из Штатов, полный впечатлений, он и подарки привез, Берковичу — водяной пистолет. Для Арончика, конечно.
— Эфраим мне рассказал о деле Альгарона, — сказал Хан, когда друзья спустились в кафе на первом этаже управления и заказали по чашке кофе. — Так тебе удалось доказать, что убил Финкель?
— Конечно, — кивнул Беркович. — Как я и думал: он отвлек внимание гостей и кинул капсулу в коробочку с приправой, которую сам же и попросил Альгарона показать. А потом ушел. Капсула быстро растворилась, и когда через полчаса Альгарон положил приправу в суп, яду там было столько, что отравить можно было всех гостей и остальных жильцов дома в придачу.
— Но как ты доказал? Наверняка Финкель не держал дома ничего, что могло бы…
— Ничего. Но в юности он играл в баскетбол, а навыки…
— Это косвенная улика.
— Конечно. Во время допроса он курил — по моему разрешению, — и, когда докурил сигарету, я показал ему на маленькую пепельницу, которую поставил у своего локтя, и он…
— Попал, естественно. Но это тоже косвенная улика, верно?
— Конечно. Плюс деньги, которые он положил на свой счет, будучи уверен, что алиби освобождает его от подозрений. Плюс показания тех, кого он обыгрывал.
— Косвенные улики, — повторил Хан.
— Количество которых создает новое качество, — сказал Беркович. — Но есть и прямая улика. Куда, по-твоему, отправился Финкель, когда ушел со дня рождения?
— Куда же? — заинтересованно спросил эксперт.
— Никуда! Он побродил вокруг дома — его видели соседи, — а потом вернулся и стал смотреть в окно. Хотел увидеть своими глазами, как… Понимаешь?
— И его видели?
— Конечно. Раньше мне и в голову не приходило опрашивать соседей — что они могли сказать? А тут…
— Да, — вынужден был признать Хан. — Это серьезная улика.
— Улика, заставившая Финкеля признаться, — сказал Беркович.
Моргана убили поздно ночью, когда во всех соседних коттеджах люди спали. Никто не видел, как вошел и вышел убийца. Никто не слышал шума машины или чьих-то шагов. Следов тоже обнаружить не удалось. Никаких. Если убийца приехал на машине, то на сухом асфальте шины следов не оставили. Не оказалось никаких отпечатков пальцев, кроме пальцев самого Джулиуса Моргана и его сестры Жаклин, каждый день приходившей к брату, чтобы помочь по хозяйству.
Тем не менее, понятно было, что Морган знал убийцу, поскольку, похоже, сам открыл ему дверь в поздний час. Во всяком случае, вошел убийца в дверь, и при этом не сработала система сигнализации, а на дверном замке не было никаких следов взлома.
Убийца прошел в кабинет (самая дальняя комната под лестницей, ведущей на второй этаж), а может, хозяин сам его туда и провел. Здесь они, возможно, о чем-то поговорили, но ничего не пили и не ели. Морган сидел за письменным столом, а убийца зашел ему за спину и ударил по затылку бронзовой Эйфелевой башней, стоявшей на одной из полок с книгами, дисками и художественными альбомами, которые хозяин собирал всю жизнь.