Салават-батыр
Шрифт:
— Сколько же всего народу в слободе, вы знаете?
— По последним донесениям наших лазутчиков, в настоящий момент там находятся восемь тысяч триста душ, пять тысяч из них — башкирцы. [68]
— А что старшины? Где гонцы, коих мы к ним посылали?
— Гонцы наши до башкирских волостей не добрались. Мятежники их перехватили и поубивали.
Генерал Рейнсдорп закрыл лицо руками и медленно покачал головой.
— Urn Gottes willen… Час от часу не легче. Стало быть, связи с башкирскими старшинами мы тоже лишились. Положение у нас, как
68
Дубровин Н. Ф. Пугачев и его сообщники. — Спб., 1884, Т. 2, стр.46–47.
— Я всецело разделяю ваши опасения, Ваше превосходительство, — сказал Чучалов. — Что может быть страшнее голода…
— Есть ли связь с Каргалами?
— Увы… — мрачно произнес секретарь, разводя руками. — Если верить перебежчику Юсупу Ибрагимову, с полтысячи каргалинских татар тоже собираются присягнуть Пугачеву. Остальные жители добровольно отправили в лагерь на продажу сено, муку, пшеницу и прочий провиант, причем по весьма сходной цене. [69] То же самое говорил, кстати, и захваченный нашими людьми казак Анисим Трофимов…
69
ЦГАДА. Ф. 349, оп.1, ч. 2. Д. 7208, л. 15.
После того как Чучалов вышел, губернатор разом обмяк и так и просидел какое-то время, не шелохнувшись. Когда он поднял голову, то заметил застывшего в дверном проеме адъютанта.
— Чего ждем-с?
— Распоряжений, Ваше превосходительство, — вытянувшись в струнку, сказал тот. В его голосе генерал различил не только заискивающие нотки, но и сочувствие.
Скользя рассеянным взглядом сверху вниз, Рейнсдорп оглядел адъютанта с головы до самых каблуков лаковых ботфорт и, зацепившись взглядом за шпоры, уставился на них так, словно видел такое в первый раз.
— Пожалуй, я немного передохну, — задумчиво произнес губернатор, не отрывая глаз от торчащих шпор. — Ежели что, немедленно разбудить!
— Слушаюсь, Ваше превосходительство.
Как только дверь за адъютантом затворилась, генерал вновь, не раздеваясь, развалился на диване и тут же захрапел.
А вот секретарю канцелярии поспать так и не удалось. Переделав несколько срочных дел, он вышел в коридор. У входной двери Чучалов неожиданно столкнулся с начальником правления Оренбургских соляных дел Рычковым и очень этому удивился.
— Что, Петр Иванович, и вам не спится?
— Мне бы с его превосходительством повидаться, Петр Никифорович.
— А что случилось?
— Слава Богу, пока ничего, — сказал Рычков. — Я об отечественной истории пекусь. И в данный момент меня личность Пугачева занимает, как и все, что с ним связано. Хотел бы ознакомиться с имеющимися у вас документами и сведениями.
— Прошу прощения, Петр Иванович, но таковые мы покамест не разглашаем. Его превосходительство не велят. Вот ежели они позволят…
— Я уж который раз сюда наведываюсь, да ему все недосуг меня принять. А ведь
— Сожалею, но пока ничем не могу вам помочь. Его превосходительство только недавно отдохнуть прилегли. Поэтому не будем их сейчас беспокоить. — Чучалов немного помолчал, потом укоризненно покачал головой. — Эх, Петр Иваныч, мне бы ваши заботы… — Сказав это, секретарь завел Рычкова в свой кабинет и спросил: — Кстати, а что именно вас интересует?
70
По материалам того периода П. И. Рычков написал книгу под названием «Осада Оренбурга».
— Да буквально все…
— Как я понимаю, в том числе и то, что происходит сейчас в стане этого злодея?
— Боже мой, само собой! — с жаром воскликнул ученый.
— Ну что ж, Петр Иванович, пожалуй, дерзну помочь, исключительно из уважения к вам и ради науки. Только придется взять с вас слово, что никто о нашем с вами разговоре не узнает, — сказал Чучалов и вкратце поведал ему о последних событиях.
…Численность разместившегося в Бердинской слободе войска Пугачева с каждым разом увеличивалась. В свободное от ежедневных учений время повстанцы совершали набеги на окрестные селения, грабя имения местных дворян, помещиков и чиновников, либо кутили, развлекаясь с супругами и дочерьми казненных офицеров.
Не уступал казакам и сам «государь». Взяв в жены юную красотку Устинью, он пустился во все тяжкие, однако даже в пьяном угаре умудрялся не терять бдительности. Пугачев постоянно проверял дозоры, беспощадно наказывал нарушителей военной дисциплины. Несколько казаков были даже повешены. С пленными офицерами и помещиками расправлялись с еще большей жестокостью. Казни совершались каждодневно. Овраги в окрестностях были уже завалены трупами…
— Каков душегуб! — воскликнул потрясенный рассказом Чучалова ученый и спросил: — Кстати, а разве он не был доселе женат?
— Устинья — его вторая жена, — сообщил секретарь. — Первую зовут Софья Дмитриевна. Она родила ему пятерых детей. Двое умерли. Старший из трех оставшихся в живых — сын Трофим. Ему лет десять. А еще две младшие дочери есть — Аграфена и, кажется, Христина.
— Где же они теперь?
— По особому указанию ее величества государыни-императрицы всю семью препроводили в Казанскую тюрьму.
— Выходит, у злодея одновременно две жены? Как же сие понимать? — недоумевал Петр Иванович.
— А чему тут удивляться? Раскольник, как сказывают, в церковь не ходит и, стало быть, веру нашу не признает, — презрительно усмехнулся Чучалов.
— Ну да, конечно, вы правы-с, — со вздохом ответил Рычков.
Секретарь канцелярии вдруг зябко поежился, потом встряхнулся и слегка потянулся.
— Прошу меня извинить, Петр Иваныч, — сказал он, медленно поднимаясь с места. — Но я вынужден признаться, что сильно утомился. Ежели я не передохну хотя бы самую малость, днем на службе от меня не будет никакого толку…
Рычкову не оставалось ничего другого, кроме как вежливо откланяться.
— Премного благодарен вам, Петр Никифорович! Остальное, смею надеяться, вы доскажете позже.